История, которую мы не знали
Кузнецов Игорь
Возвращение памяти - Технология террора
О массовых репрессиях 30-х годов написано немало. Особый интерес к этим трагическим страницам истории объясняется прежде всего стремлением разоблачить тоталитаризм в прошлом и настоящем, не допустить его повторения. Приоткрылись архивы, постепенно увеличивается список исследовательских работ по этой проблеме, и все больше появляется искушение заявить: "Все ясно!", "Все известно!"
Но это далеко не так...
В связи с этим прежде всего необходимо осмыслить место этого исторического периода в перспективе всего последующего общественного развития. Это крайне важно, ибо авторитаритарно-деспотический режим выступал в качестве главного средства поддержания необъятной личной власти Сталина, давал ему и его окружению возможность осуществлять непрерывные репрессии, направленные на сокрушение не столько реальных, сколько мнимых противников и еще больше -- на поддержание атмосферы всеобщего страха. Деспотический режим позволял тем, кто стоял у руководства, творить любые беззакония и любой произвол, избегая ответственности за совершаемое. Репрессии, стоившие жизни миллионам людей и исковеркавшие судьбы десятков миллионов, явились наиболее страшным выражением политической сущности сталинизма.
Имеющиеся факты позволяют оспорить упрощающие прошлое стереотипы, уточнить некоторые оценки, а значит, яснее представить один из самых сложных и трагических периодов нашей многострадальной истории.
В 1917 году функция подавления у Советского государства была основной, а в условиях гражданской войны, безусловно, ведущей. Это диктовалось не только сопротивлением свергнутых классов, но и необходимостью "стимула" к труду в условиях "военного коммунизма".
С первых дней диктатуры пролетариата уголовное законодательство отличалось исключительной жестокостью мер наказания, в том числе и за малозначительные правонарушения. Следует при этом отметить, что в начальный период после Октября, когда еще не было создано уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, суды руководствовались декретами, подписанными в большинстве случаев В.И.Лениным. Так, до первой кодификации уголовного законодательства было принято более 400 декретов и других актов, которые содержали уголовно-правовые нормы.
В 1918 году, еще далеко до принятия уголовно-правового законодательства, В.И.Ленин запретил судам использовать старые законы и руководствоваться декретами Советского правительства. В Положении о народном суде РСФСР говорилось , что суд "в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового, руководствуется социалистическим правосознанием".
Если принять во внимание, что кадры юристов прежнего строя в большинстве своем были отстранены от исполнения обязанностей и правосудие чаще всего совершали, руководствуясь "социалистическим правосознанием", то такой суд во многих случаях превращался в произвол и беззаконие. Метод принуждения и насилия характерен для большинства актов законодательной и исполнительной власти в этот период. Что до законодательства Белорусской ССР, то оно дублировало правовые акты РСФСР, а в дальнейшем -- Союза ССР.
Характерно, что термин "враг народа" стал широко применять в официальных документах с первых дней после Октябрьского переворота. Так, 28 ноября 1917 года В.И.Ленин подписал декрет об аресте вождей гражданской войны против революции, в котором говорилось: "члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов".
Особенно усилились репрессивные акты после образования Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. В постановлении СНК РСФСР от 5 сентября 1918 года указывалось, что "подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям и мятежам". Постановлением Реввоенсовета Республики от 4 февраля 1919 года было установлено, что решения Революционного Военного трибунала не подлежат обжалованию или кассации и приводятся в исполнение в 24 часа.
В первые годы Советской власти создаются объекты будущего ГУЛАГа. В декрете СНК от 14 марта 1919 года "О рабочих дисциплинарных судах" для нарушителей трудовой дисциплины и лиц, не выполнявших норм выработки, предусматривалось наказание до 6 месяцев заключения в лагере принудительных работ. Это было следствие политики красного террора, предельно ясно отражавшей представления руководителей партии и государства о средствах и методах достижения поставленных ими целей. Идея создания "школы труда" для арестованных была доуточнена в постановлении ВЦИК от 11 апреля 1919 года "О лагерях принудительных работ". Впервые законодательно закреплялось существование концлагерей, и в соответствии с этим Губернские Чрезвычайные комиссии в трехмесячный срок организовали такие лагеря во всех губернских городах.
1 июня 1922 года был принят Уголовный Кодекс Российской Федерации. Этим Кодексом и его редакцией 1926 года до 1928 года пользовались в Белоруссии. Широко известна печально знаменитая статья 58 этого Кодекса -- "Контрреволюционные преступления". Она имела 14 пунктов, по 13 из них предусматривалась высшая мера наказания -- расстрел. Наиболее часто в 30-е годы обвинения предъявлялись именно по статье 58: пункту 1 (измена Родине), п. 6 (шпионаж), п. 7 (подрыв государственной промышленности, транспорта, кооперации), п. 8 (совершение террористических актов), п. 10 (контрреволюционная/антисоветская / пропаганда и агитация), п. 11 (участие в контрреволюционной организации). До половины всех обвиняемых в 30-е годы были осуждены по ст. 58-10, которая предусматривала уголовную ответственность вплоть до применения высшей меры наказания в случаях: клеветнических высказываний в адрес руководителей партии и правительства; дискредитации внешней политики СССР; ведения религиозной пропаганды; высказывание пораженческих настроений; попыток дискредитации РККА; высказываний об экономическом положении трудящихся в СССР и восхвалении капитализма; контрреволюционных выпадов по отношению к коммунистам; систематический отказ от работы в лагерях НКВД и других.
Уголовный кодекс Белорусской ССР был утвержден на 3 сессии VIII созыва 23 сентября 1928 года.
В соответствии с этим кодексом уголовные преступления разделялись на две категории: направленные против советского строя и все остальные. За преступления первой категории устанавливался только низкий (минимальный) предел, ниже которого суд не мог назначить наказание или, как в кодексе говорилось, меру социальной защиты. За преступления второй категории был установлен только высший предел. По кодексу 1928 года лишение свободы не могло превышать 10 лет, однако в последующие годы срок лишения свободы был доведен до 25 лет.
Обращает внимание очень широкий состав уголовных преступлений, за которые суды могли назначить высшую меру наказания. так в главе 1 "Контрреволюционные преступления" из 17 составов уголовных преступлений 14 предусматривали высшую меру наказания социальной защиты. По многим составам уголовных преступлений, в том числе и не представляющим большой общественной опасности (отказ от внесения налогов, убой скота и др.) была предусмотрена конфискация всего имущества.
Почти все составы контрреволюционных преступлений предусматривали такие меры социальной защиты как: объявление врагом трудящихся с лишением гражданства БССР или иной союзной республики и тем самым гражданства СССР; полное или частичное лишение прав; удаление из Союза ССР на определенный срок; запрещение проживать в тех или иных местностях.
Важно отметить, что при лишении судом подсудимого прав, последний лишался не только политических прав, но и элементарный условий своего материального существования, так как, например, при полном лишении прав человеку не только запрещалось занимать те или иные должности, он лишался права на пенсию, на пособие по безработице, лишался и родительских прав.
Изучение архивно-следственных дел на необоснованно репрессированных показывает, что наиболее распространенным было незаконное обвинение людей в измене Родине (ст. 63), т.е. действиях, совершенных гражданином СССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, бегство или перелет за границу. Суровое наказание ожидало и родственников виновного. Если совершеннолетние родственники знали о намерении бежать, но не доложили или способствовали готовящейся или совершенной измене, они карались лишением свободы от 5 до 10 лет с конфискацией имущества. Другие совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживающие, подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет. Так в самом законе была заложена возможность репрессий в отношении лиц, не совершавших никаких преступлений.
Вначале необоснованные репрессии не носили массового характера. С каждым годом, однако, они усиливались. Суды уже не справлялись с нарастающим количеством дел. Все больше их стало рассматриваться в упрощенном порядке несудебными органами -- "двойками", "тройками", особыми совещаниями. По существу, эти органы никому не были поднадзорны и действовали по собственному усмотрению, творя произвол и беззаконие. Прокурорский надзор отсутствовал. Отстраненные от этой работы прокуроры нередко сами подвергались репрессиям.
Возникновение репрессивной системы на рубеже 20--30-х годов было не случайным, а закономерным явлением. Когда в конце 20-х--начале 30-х годов встал вопрос об источниках осуществления ускоренной индустриализации страны и о методах коллективизации крестьянства, у сталинского руководства был уже готов ответ: орудием проведения индустриализации и коллективизации станет развитой репрессивный аппарат: исправительно-трудовые лагеря ГУЛАГа НКВД СССР. Отныне все осужденные ранее на срок 3 года и выше переводились из мест заключения именно туда, кроме того, туда направлялись все приговоренные судами к названным срокам.
К 1930 году было сформировано 6 управлений исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) ОГПУ СССР: Северного Кавказа, района Белого моря и Карелии, Вышнего Волочка, Сибири, Дальнего Востока и Казахстана. Лагеря и трудовые колонии начинали играть все более заметную роль в экономике страны. труд заключенных стал применяться в реализации крупномасштабных хозяйственно-экономических проектов, а хозяйственные органы планировали свою деятельность с учетом возможности использования заключенных. Круг замкнулся в 1934 году, когда с созданием общесоюзного НКВД все советские лагеря были объединены в единую систему Главного управления лагерей (ГУЛАГ).
В 30-е годы четкое функционирование репрессивной системы обеспечивали карательные органы. С созданием Союза ССР руководство органами безопасности было отнесено к компетенции СССР, и в 1923 году создается единый общесоюзный орган -- Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. Система его органов состояла из ОГПУ СССР, ГПУ союзных республик, политотделов при исполкомах Советов и особых отделов в Красной Армии и на транспорте.
В декабре 1930 года НКВД союзных республик упраздняются, а их функции стали выполнять созданные при СНК республик управления милиции и угрозыска. В СССР по-прежнему действовало ОГПУ СССР, да еще для руководства органами милиции союзных республик и для проведения в СССР паспортной системы в 1932 году было образовано Главное управление рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ СССР.
В этом же году проводятся и другие реорганизации. Образуется НКВД СССР. Вместо ОГПУ в системе НКВД СССР создается Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). В НКВД кроме репрессивной функции были сосредоточены функции охраны границ, управления шоссейными и грунтовыми дорогами, руководство геосъемкой и картографией, лесной и пожарной охраной. В его ведении находились вопросы переселенцев, ЗАГСа; органы НКВД осуществляли тотальный контроль за всеми сферами жизни советского общества.
В целях проведения массовых репрессивных акций в конце 20-х--начале 30-х годов в СССР была создана хорошо отлаженная и материально обеспеченная система судебных и несудебных органов.
Система судебных органов была представлена Военной коллегией Верховного суда СССР, Верховным судом БССР, областными судами, судом Белорусской железной дороги, военными трибуналами Белорусского военного округа и различных войсковых формирований, в том числе НКВД.
Наряду с судебными органами существовала целая система несудебных органов. Эта система в СССР и БССР начала формироваться еще в 1923 году. 15 февраля 1923 года постановлением ЦИК СССР была учреждена судебная коллегия ОГПУ. Она имела право рассматривать во внесудебном порядке дела о диверсиях, вредительстве и других преступлениях, а также применения всех мер наказания.
По постановлению ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года при Народном комиссариате внутренних дел было образовано Особое совещание. Этому органу первоначально было предоставлено право применять "к лицам, признаваемым общественно-опасным" ссылку, высылку и заключение в лагерь сроком на 5 лет, затем его права были значительно расширены вплоть до применения высшей меры наказания. В состав Особого совещания входили: народный комиссар внутренних дел, заместитель народного комиссара внутренних дел, начальник Главного управления милиции. Одновременно в 1934 году был создан еще один несудебный орган -комиссия СССР и Прокурора СССР по следственным делам ("двойка").
Среди карательных органов особо зловещую роль в развертывании массовых репрессий сыграли Особое совещание и "тройки" ОГПУ--НКВД. Циркулярами ОГПУ от 29 октября 1929 года и 8 апреля 1931 года в центральном аппарате НКВД были образованы "тройки" для предварительного рассмотрения законченных следственных дел и последующего их доклада на судебных заседаниях коллегии или Особого совещания. В их состав входили руководители оперативных управлений -- отделов ОГПУ и полномочного представительства (ПП) ОГПУ.
Циркуляром 1931 года предусматривалось обязательное участие в заседаниях "троек" представителя прокуратуры ОГПУ. Постановлением Президиума ЦИК СССР от 3 февраля 1930 года ОГПУ было предоставлено право на время проведения кампании по "ликвидации кулачества" передоверять свои полномочия по внесудебному рассмотрению дел ПП ОГПУ в республиках, краях и областях с тем, чтобы внесудебное рассмотрение дел проводилось с участием представителей облисполкомов и прокуратуры.
В 1929 году острие репрессивной машины было направлено в основном против крестьянства, которое составляло основную массу населения страны, в том числе и Беларуси. К политическим репрессиям с полным основанием можно отнести массовое и трагическое по своим последствиям раскулачивание. С конца 1929 года до середины 1930 года в СССР было "раскулачено" свыше 320 тысяч семей (не менее 2 миллионов человек), конфисковано имущества стоимостью свыше 400 миллионов рублей. По оценочным данным в Беларуси в 20--40-е годы было "раскулачено" не менее 350 тысяч человек.
Массовое выселение партийные и советские органы объясняли обычно обострением классовой борьбы в деревне, причем всю вину за него партийное руководство возлагало только на кулаков. Классовая борьба в деревне действительно стала обостряться уже в 1928 году, но это было связано прежде всего с применением чрезвычайных мер со стороны государственных органов, с массовыми акциями местных властей. Обострялась классовая борьбы в результате перегибов, извращений в колхозном строительстве, которые были допущены в 1929--1930-е годы и тем самым было порождено недовольство основной массы середняков.
Террор был обрушен и на значительные массы зажиточных середняков, которые лишь эпизодически применяли наемный труд или не применяли его вовсе. К маю 1930 года в республике было раскулачено 15626 крестьянских хозяйств -- около половины их общей численности. При этом, как вынуждены были признать сами организаторы раскулачивания на XIII съезде КП(б)Б, 2395 из них или 15,3 процента -- необоснованно. Между тем, слово "кулак" на долгие годы стало синонимом слова "враг". Оправданными по отношению к раскулаченным считались любые беззакония со стороны органов НКВД.
Форсирование коллективизации толкало к максимально жестоким методам насилия, что не могло не вызывать ответного сопротивления. Оно носило стихийный, неорганизованный характер и было, скорее, пассивной формой протеста. По крайней мере, об организованных массовых выступлениях на территории Беларуси до сих пор почти ничего не известно. Хотя некоторые случаи спонтанных выступлений известны в Копыльском, Лепельском и других районах республики. Все они были разгромлены с применением регулярных частей Красной Армии, а все их участники были зачислены в разряд "врагов народа".
В связи с резким увеличением количества осужденных, организация высылки и размещения прибывавшего из центра страны контингента спецпереселенцев была возложена на органы ОГПУ--НКВД. В связи с "ликвидацией кулачества как класса" в 1932 году ОГПУ СССР разработало положение "Об управлении кулацкими поселками", утвердило соответствующие инструкции.
В спецпереселенческие поселки назначались комендатурой уполномоченные или поселковые коменданты. Им давались права сельского Совета. В 1933 году ОГПУ была разработана инструкция "О мерах воздействия за самовольные отлучки с работ, поселков и побеги с мест расселения". Самовольный уход с работы или из поселка без разрешения, продолжавшийся до одних суток, рассматривался как отлучка, свыше одних суток -- как побег с места высылки. Самовольная отлучка, совершенная повторно, рассматривалась как побег. За побеги, систематические отлучки возбуждалось уголовное преследование. Материалом, достаточным для возбуждения уголовного дела, являлся рапорт коменданта или уполномоченного, который представлялся в административное управление. согласно этой инструкции, после вынесения судебного решения, все осужденные по данной категории снимались с работ и направлялись этапным порядком на дальний север -- Туруханский край (Игарка). Практика выселения людей из родных мест продолжалась и в последующие годы. В период массовой коллективизации по постановлениям полномочного представительства ОГПУ по БССР, судов, решениями поселковых советов десятки тысяч жителей Беларуси были причислены к "контрреволюционному кулацкому активу" и были высланы за пределы своей исторической Родины. Часть из них осталась на севере нынешней Томской области. Другая -- в многочисленных лагерях Сиблага НКВД, разбросанных на территории Новосибирской, Кемеровской областей, а также Красноярского и Алтайского края. В результате только этой акции в северные края в период 1929--1932 годов было сослано свыше 100 тысяч белорусских крестьян. Одни из них погибли, особенно в первые годы ссылки, других настиг 1937 года, часть сбежала и сумела где-то устроиться, но немало было поймано и отправлено на Колыму, в Игарку и другие места заключения.
Репрессивные акции продолжались и после завершения коллективизации. Сталин и его окружение считали, что таким образом можно избавиться от неугодных. 20 апреля 1933 года СНК СССР принял постановление "Об организации трудовых поседений". Главное управление лагерей ОГПУ взяло на себя обязанность организации трудовых поселений. Кого же еще было выселять в 1933 году, когда, казалось, кулачество было ликвидировано? Предполагалось наказывать (за срыв и саботаж хлебозаготовок и других кампаний) городских жителей, отказавшихся в связи с паспортизацией 1932--1933 годов выезжать из Москвы, Минска и Ленинграда; бежавших из деревень, снятых с промышленного производства кулаков, а также высланных в 1933 году в порядке "очистки" государственных границ, осужденных органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно.
Трижды руководители Сиблага ОГПУ в 1933 года составляли дислокацию расселения нового контингента ссыльных. В первый раз указывалось, что прибудут 340 тысяч человек, во второй -- 281 тысяча, и 21 июня 1933 года краевому земельному управлению была послана дислокация расселения на 248 тысяч человек. В Александровский, Чаинский, Бакчарский, Колыванский, Тервизский, Тарский районы Западного-Сибирского края было отправлено около 80 тысяч спецпереселенцев -- выходцев из районов РСФСР, Украины, БССР. В районах Нарымского края предназначалось разместить около 150 тысяч человек.
Когда массовые репрессии против крестьянства превзошли все разнарядки центра, 8 мая 1933 года вышла инструкция -- "Всем партийно-советским работникам ОГПУ, суда и прокуратуры", подписанная Сталиным и Молотовым. В ней констатировалось, что беспорядочные массовые аресты в деревне в 1933 году все еще продолжались. В ряде районов, в том числе и БССР, аресты производили председатели колхозов, председатели сельсоветов и секретари партийных ячеек.
"Не удивительно, что в этой вакханалии арестов, -- отмечалось на Пленуме Верховного суда СССР 14 апреля 1933 года, -- органы, действительно наделенные правами арестовывать, в том числе и органы ОГПУ и особенно милиции, теряют всякое чувство умеренности и часто совершают необоснованные аресты, действуя по правилу: "Сперва арестуй, а потом веди расследование".
1932 год открыл новую печальную страницу репрессий в СССР. 7 августа 1932 года ВЦИК и СНК СССР был принят закон "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности". Этот закон предусматривал только одну меру наказания -- расстрел, и только в исключительных случаях, при смягчающих обстоятельствах, -- лишение свободы на 10 лет. По данным Верховного суда СССР только судебными органами в период 1933--1939 годы было осуждено 78691 человек. Если к этому добавить осужденных коллегией ОГПУ СССР и полномочными представительствами ОГПУ в республиках, краях и областях, то эта цифра превысит 540 тысяч человек.
Параллельно с репрессиями крестьянства карательные органы в 1929--1933 годы осуществляли акции, направленные прежде всего против интеллигенции.
В речах, статьях и заявлениях Сталина начала 30-х годов можно найти немало призывов к всемерной работе со старой, "буржуазной" интеллигенцией. Однако дела Сталина решительно расходились с его словами. Во-первых, репрессии нередко обрушивались на людей за их некоммунистические или немарксистские взгляды, даже за революционную деятельность, хотя большинство из них вообще не занималось политикой. Во-вторых, стремясь возложить на "буржуазных спецов" ответственность за все просчеты в индустриализации и планировании, Сталин и некоторые из его ближайшего окружения начали кампанию компрометации и разгрома значительной части беспартийных специалистов, которые вполне лояльно относились к Советской власти и приносили ей немалую пользу своими знаниями и опытом.
Сталин неуклонно шел к тоталитарному террору, но ему, человеку злого, хитрого ума, были необходимы и "оправдательные" аргументы -- перед партией, народом, историей. Этих аргументов у него не было. Он их фальсифицировал, в частности, с помощью политических процессов. К врагам партии и государства руководство ВКП(б) отнесло многих вернувшихся на родину эмигрантов, немало зарубежных коммунистов, работавших в Коминтерне и его организациях. Сюда же попадали и те, кто когда-то был исключен из партии, "обижен" Советской властью, кто когда-либо выражал политические сомнения.
Большую группу составляли чекисты. Некоторые их них уничтожались потому, что пытались хотя бы косвенно саботировать преступные замыслы, а иные, наоборот, сами попадали в разряд врагов, как, например, Ягода, Фриновский, Берман и многие другие за то, что слишком много знали... На таких людей Сталин впоследствии списывал все "перегибы", извращения, "вредительство в органах НКВД".
Еще одной особенностью этих процессов было стремление Сталина не просто физически уничтожить своих реальных и потенциальных оппонентов, но предварительно вывалять их в грязи аморализма, "измены", "предательства". Все процессы являют собой беспрецедентный пример самоунижения, самооговоров, самоосуждений.
Моральной и физическое уничтожение практически всех, кто пытался противодействовать произволу, безграничная вера в необходимость осуществления репрессивных актов, исключили возможность реального противодействия беззакониям 30-х годов. Это подтверждается, в частности, тем, что в архивных материалах периода 30-х годов обнаруживаются наиболее типичные формы неприятия репрессий, сопротивления им.
Встречались отдельные случаи оказания помощи в попытках уклониться от ареста, разного рода содействия семье арестованного, содействия самому заключенному в каких-либо жизненно важных обстоятельствах, факты обеспечения каких-то благоприятных условий для самого заключенного со стороны отдельных работников ОГПУ--НКВД и даже случаи создания видимости сурового допроса и т.д. и т.п. Нельзя, конечно, утверждать, что все эти формы поведения были продиктованы вполне сознательным неприятием репрессий. Очень часть они диктовались нравственным чувством, в ряде случаев личной симпатией к преследуемому. Но во всех случаях это было действие против официальных указаний, против официальных идеологических установок.
Крайне редко встречались факты прямого (и даже официального) осуждения репрессивной политики (в том числе и со стороны партийных и советских работников, сотрудников НКВД, прокуратуры и т.д.). Однако такие формы осуждения репрессий кончались почти всегда одинаково, причем весьма быстро: собственной гибелью сочувствующего. Поэтому не удивительно, что таких людей было ничтожно мало. Размышления о причинах относительно слабого сопротивления сталинизму со стороны политически активных групп в партии носят, конечно, предварительный и больше предположительный характер. Для окончательных суждений нужен специальный исторический поиск. Однако, судя по общему знанию об эпохе, этот поиск вряд ли поколеблет уверенность в основном, что важно для понимания природы репрессий 30-х годов. Среди нескольких миллионов людей, которых смяла в это время волна террора, те, кого репрессировали впоследствии за попытки противодействия тоталитарному режиму, были исключением, а не правилом.
Беларусь тоже не была исключением в общем потоке репрессий. Конец 20-х--начало 30-х годов в республике "ознаменованы" делами о вредительстве "контрреволюционных и диверсионно-шпионских организаций" и их белорусских филиалов -- "Промпартии", "Союзного бюро РСДРП (меньшевиков)" и других.
После убийства Кирова 1 декабря 1934 года поток репрессий резко усилился. Согласно постановлению ЦИК и СНК СССР "О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик" от 1 декабря 1934 года следствие по рассмотрению дел о террористических организациях или осуществлению террористических актов против работников Советской власти необходимо было завершать в срок не более 10 дней; обвинительное заключение вручать за одни сутки до рассмотрения дела в суде; слушание дел проводить без участия сторон; кассационное обжалование приговора, как и подача ходатайств о помиловании, не допускалось; приговор к высшей мере наказания должен был приводиться в исполнение немедленно по вынесению приговора.
В декабре 1934 года ЦИК СССР принял также постановление "О рассмотрении дел о преступлениях, расследуемых НКВД СССР и его местными органами". Оно внесло изменения в порядок рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях. Если раньше они рассматривались только органами ОГПУ--НКВД, то теперь это право было предоставлено судебным коллегиям областных судов. В соответствии с этим постановлением дела, расследуемые органами НКВД о шпионаже, диверсиях с 1934 года стали рассматриваться Военной коллегией Верховного суда СССР и военными трибуналами округов. Именно эти акты законодательным образом закрепили массовые беззакония в центре и на местах, создали "правовую базу" для проведения репрессий.
Еще больше он возрос с весны 1936 года, что подтверждают документы. В частности, нарком внутренних дел Г.Г.Ягода 31 марта 1936 года направил всем начальникам республиканских и областных НКВД оперативную директиву, в которой говорилось: "Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех всех троцкистов-двурушников". 20 мая 1936 года опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление, которое подписал И.В.Сталин. В нем указывалось, что ввиду непрекращавшейся контрреволюционной активности троцкистов НКВД СССР предлагается направить находившихся в ссылке и режимных пунктах исключенных из ВКП(б), проявлявших враждебную активность и проживавших в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других городах Советского Союза троцкистов в отдаленные концлагеря на срок от 3 до 5 лет. Всех арестованных предлагалось судить Военной коллегией Верховного суда СССР с применением к ним высшей меры наказания -- расстрела.
Новая разрушительная волна массовых репрессий обрушилась на ни в чем не повинных людей в 1937--1938 годы. Провозгласив защиту социализма от его "врагов", Сталин действовал как злейший и коварный враг. Никакой белый террор, никакая война не могли бы нанести такой урон народу, который нанес он, защищая свою личную абсолютную власть.
Одна из довольно широко распространенных среди ряда бывших партийных руководителей периода 30-х годов версий о "необходимости" репрессий в стране состояла в следующем. Сталин хорошо знал людей, которых он обрек на смерть, и что они не были шпионами и вредителями. Эти обвинения были сфабрикованы для оправдания репрессий. Конечно, с точки зрения моральных или правовых норм действия Сталина были незаконны. И все же они были, по их мнению, необходимы для дальнейшего развития революции в стране. Люди, которых устранял Сталин, имели большую власть и были популярны. И, безусловно, ответственность за их истребление несет отнюдь не он один, так как не бывает культа без массы бездумных, на все готовых широких масс людей.
Несостоятельными являются до сих пор появляющиеся в печати объяснения массовых репрессий исключительной мстительностью И.В.Сталина, сведением личных счетов его, В.М.Молотова, Л.П.Берия, К.Е.Ворошилова, Л.М.Кагановича, Г.М.Маленкова и других с одним, другим, третьим...
Так можно было уничтожить (физически или политически) десятки, сотни, тысячи, но не миллионы людей. Конечно, уничтожение в таких масштабах имело прежде всего явно выраженную политическую направленность. Репрессии носили не узколичностный и отнюдь не бессистемный, а именно политический характер. Сталин был убежден, что для него идея классовой борьбы является основополагающей. Когда были уничтожены классы помещиков и капиталистов, он нашел еще один "класс", который нужно было ликвидировать, -- кулачество. Наконец, ликвидировав его и оставшийся без явных врагов, Сталин изобрел теорию, по которой они должны были существовать всегда.
Установка на массовый террор возникла в аппарате НКВД отнюдь не произвольно. Сигнал ему вновь был подан решениями февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) от 5 марта 1937 года. Сталин призывал отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым продвижением вперед классовая борьбы должна будто бы все более и более затухать.
"Это не только гнилая теория, но и опасная теория, -- говорил он, -ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с Советской властью. Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататоров классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обреченных".
Для эффективного проведения репрессивных акций необходимо было создать соответствующее "общественное мнение" широких народных масс. Ведь масса должна верить (и в значительной степени верила) чудовищным обвинениям 1937 года. Сталин расширил понятие "враг народа". "Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности" (из доклада Н.С.Хрущева "О культе личности и его последствиях" ХХ съезду КПСС 25 февраля 1956 года).
Причины этого умонастроения масс, поверивших во "врагов народа", можно объяснить наложением нескольких факторов. Прежде всего, действовало культовое отношение к "вождю". Существенное значение имел комплекс антиинтеллигенских настроений и без того достаточно распространенный в СССР, где интеллигенты отождествлялись с дворянами, помещиками и т.п. Но эти настроения еще и подогревались высказываниями И.В.Сталина, фальсифицированными процессами против "вредителей" и т.п.
Действовал и вполне реальный комплекс капиталистического окружения: отсюда делался вывод, что кругом враги и "внутри" полно их агентуры. Конечно, был вполне реальный шпионаж капиталистических государств. Сохранялась возможность действий со стороны представителей контрреволюционных политических групп и группировок в основном бывших эмигрантов, действовавших во Франции, Германии, Турции и ряде других государств. Поэтому утверждения органов НКВД о существовании контрреволюционного подполья в СССР могли казаться правдоподобными.
В этих условиях фактически была создана (и во многом руками будущих жертв) такая политическая обстановка, когда потенциальная возможность массовых политических репрессий -- исключения из партии, предания суду, а при необходимости (или желания) и расстрела -- "висела в воздухе". Потенциальная возможность репрессий становилась действительностью. Произвольно "обострив" классовую борьбу, Сталин вызвал потоки клеветы, перед которыми общество оказалось беззащитным. Ложь органов НКВД, вранье печати, бесчисленные речи в поддержку "справедливых приговоров" создали ситуацию: узнать, где причины вакханалии, -- негде; обратиться за помощью -- не к кому; обличить явных негодяев -- никто не позволит. Именно поэтому сотни тысяч коммунистов и беспартийных в 1937--1938 годах голосовали за исключение "врагов народа" из партии и привлечение их к уголовной ответственности. Миллионы людей на митингах и демонстрациях требовали суровой расправы с "врагами народа".
После таких обвинений органы НКВД успешно находили новых "врагов народа". При этом на суд и расправу многие выдавали нередко и своих вчерашних друзей и сослуживцев. Конечно, большинство верило Сталину и органам НКВД. Были, естественно, и сомневающиеся, чаще всего если речь шла о каких-то конкретных случаях, но и они молчали, облегчая тем самым расправу над другими. Даже испытывая колебания и сомнения, эти люди не хотели считать себя соучастниками преступлений. И они заставляли себя поверить в Сталина, который якобы все знает и не может ошибаться. Культ Сталина помогал им успокоить свою совесть.
В 1937 году ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли ряд мер с целью усилить роль органов безопасности. В частности, для сотрудников НКВД были установлены воинские звания на три ступени выше, чем в Красной Армии, оклады их денежного содержания были увеличены сразу вчетверо и значительно превысили заработную плату работников и служащих государственных учреждений.
Было предусмотрено также, что за проведение "операций" сотрудники органов могли представляться к награждению боевыми орденами и медалями. В 1937 году были расширены штаты союзного и республиканского НКВД, городских и районных отделов госбезопасности. Специальные отделы были созданы на всех крупных предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях Беларуси. Под контролем НКВД находились и все средние предприятия, а также парки, библиотеки, театры и т.д. По всей республике была создана широкая сеть осведомителей и доносчиков, работавших на "добровольных началах". Специальные дела были заведены практически на всех, кто работал на оборонных предприятиях, стройках, железной дороге.
Была создана система утверждения кадров. Она предусматривала, что все секретари от ЦК до райкомов партии утверждались на эти посты только после согласования с органами НКВД. И наоборот, работники НКВД -после утверждения соответствующими партийными органами. НКВД получил неограниченные полномочия, которые были закреплены как законами, так и, как правило, подзаконными актами.
Правовая подготовка к невиданным по масштабам репрессиям началась в январе 1937 года. Народный комиссар юстиции Н.В.Крыленко и Прокурор СССР А.Я.Вышинский 8 января 1937 года подписали циркуляр, который подтверждал, что все дела по контрреволюционным преступлениям должны рассматриваться без участия обвинения и защиты. В связи с проведением массовых "операций" в отношении бывших кулаков, членов "антисоветских" партий, белогвардейцев, жандармов и чиновников царской России, бандитов, реэмигрантов, участников "антисоветских" организаций, церковников и сектантов, в соответствии с приказом НКВД СССР от 30 июля 1937 года был утвержден персональный состав областных "троек" в составе: председатель -- начальник областного управления НКВД, члены: секретарь областного комитета КП(б)Б и областной прокурор.
Для дальнейшей активизации деятельности судебных и несудебных органов 14 сентября 1937 года ЦИК СССР принял постановление "О внесении в действующее уголовно-процессуальные кодексы союзных республик изменений по рассмотрению дел о контрреволюционном вредительстве и диверсиях". Согласно этому постановлению кассационное обжалование по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 58-7 УК РСФСР и ст. 69-5 УК БССР (вредительство) и 58-9 УК РСФСР и ст. 71 УК БССР (диверсия) не допускалось, а приговоры о высшей мере наказания (расстрелы) приводились в исполнение немедленно.
Особенно активизировалась деятельность НКВД БССР и областных "троек" с июля 1937 года, когда, согласно указанию "сверху", на местах были составлены списки на весь "контрреволюционный" элемент. Вслед за этим в Беларуси, Западно-Сибирском крае и других регионах страны начались массовые операции по осуществлению арестов и фальсификации "контрреволюционных дел". Смысл этих акций сводился к "созданию" так называемых "всесоюзных контрреволюционных организаций": контрреволюционно-диверсионной, антисоветской повстанческо-террористической, эсеровской шпионской, контрреволюционной националистической фашистской, Польской организации войсковой и многих других.
"Следствием по делу вскрытой и ликвидированной контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации "Польской организации войсковой" установлено, что в деятельности повстанческой организации принимали участие...", -- такие слова из постановлений на арест были вписаны в дела многих тысяч поляков и белорусов, репрессированных в 1934--1938 годах не только на территории Беларуси, но и в Москве, Пятигорске, Новосибирске, Томске, Красноярске и многих других больших и малых населенных пунктах всего бывшего Советского Союза. Практически всех их обвиняли тогда в организованном заговоре против Советской власти. Организационной формой этого "заговора", по мнению работников НКВД, должна была быть некая подпольная контрреволюционная организация, под непосредственным руководством которой и по ее прямому указанию должны были действовать "враги народа" с польскими и белорусскими фамилиями. И совсем неважно, что такой организации в природе не существовало: она была "создана" в недрах НКВД.
Дело на "Польскую организацию войсковую" -- одно из самых массовых после "Российского общевоинского союза" и "Союза спасения России" и яркий пример линейных арестов -- арестов по национальному признаку. Филиалы организации "создавались" органами НКВД в абсолютном большинстве не только в центральных районах страны, но и в Западно-Сибирском крае, Восточной Сибири, на Урале. Тем более, что сложностей это не вызывало -- процент проживающих там поляков и белорусов (они в первую очередь включались в "расстрельные списки") был достаточно высок, сказалось их переселение в Сибирь в конце прошлого на начале нынешнего столетия.
Преамбула обвинительного заключения всегда оставалась неизменной, менялись лишь фамилии да названия населенных пунктов, да "факты", да "примеры" враждебной деятельности.
"При допросах выясняли, где работал до ареста обвиняемый, чем занимался, были ли какие-либо факты пожаров, отравления скота и так далее. Выяснив эти вопросы, искусственно приписывали в показания обвиняемых совершение тех или иных актов вредительской или диверсионной деятельности..." (Из показаний от 27 августа 1957 года бывшего сотрудника Новосибирского управления НКВД уроженца Минской губернии Филиповича С.Ф.)И еще одно. У дел на "Польскую организацию войсковую" была особенность, отличающая эти дела от других -- почти все они были групповыми. Вспомним хотя бы судьбу жителей деревни Белосток Кривошеинского района Западно-Сибирского края, где за одну ночь в декабре 1937 года были арестованы все мужчины в возрасте от 16 до 70 лет... Вернулось же из них всего несколько человек.
И может быть не стоило говорить от этих мифических центрах и комитетах несуществовавшей "Польской организации войсковой", если бы за ними не было реальных человеческих судеб. Судьбы людей с разными убеждениями, взглядами, прожитыми жизнями, но одинаковым ее завершением: подвалами НКВД и пулей в затылок. С архивно-следственными делами некоторых "членов" этой организации удалось познакомиться и таким образом более подробно изучить историю их жизненного пути.
Сыну потомственного дворянина Гродненской губернии Александру Сосенко судьба уготовила военную карьеру еще до рождения: военным был его дед; отец на службе у русского царя дошел до чина полковника и, выйдя в отставку, жил в городе Замостье Люблинской губернии.
К началу первой мировой войны Александру исполнилось семнадцать лет, и он не мыслил себя вне поля брани, мечтал умереть смертью храбрых за отечество. Получив благословение родителей, поступил вольноопределяющимся в 99-й Ивангородский пехотный полк и был направлен на фронт. Затем революция, огненные дороги гражданской войны. В начале 20-х годов Александр начал служить в частях польской армии, расположенных в Барановичах и Бресте, но ранения и контузия постоянно о себе напоминали. Пришлось 1923 году из армии демобилизоваться. Жена Лидия, россиянка по происхождению, постоянно тосковала о родных, оставшихся в Советской России. После долгих колебаний решились вернуться в Россию к родственникам жены.
При переходе границы А.Сосенко был арестован и комитетом ОГПУ БССР был осужден по статье 66 к трем годам концлагерей. После отбытия этих трех лет на Соловках в 1927 году его отправили в ссылку в Нарымский округ Западно-Сибирского края. Проживал он в поселке Каргасок, на плотбище леспромхоза в тайге, а с 1932 года -- в городе Колпашево, где работал механиком-мотористом на местной электростанции.
"Как установлено следствием, "Сибирский комитет Польской организации войсковой" получил соответствующее задание от 2-го отдела польского главного штаба, развернул в Сибири широкую вербовочную работу и приступил к организации повстанческих легионов и к непосредственной подготовке вооруженного восстания. Членом "Сибирского комитета" Сосенко был разработан план вооруженного восстания, которым предусматривалось следующее... легионы начинают выступление одновременно в момент военного нападения на СССР со стороны Польши, Германии и Японии; в момент восстания повстанческие отряды легионеров должны разгромить партийно-советские организации, разоружить милицию, охрану предприятий, партийно-советский актив, обратив отобранное оружие на вооружение повстанческих отрядов...
Наряду с активной подготовкой к вооруженному восстанию, участники "ПОВ" на территории Нарымского округа занимались шпионско-диверсионной деятельностью, систематически собирали сведения шпионского характера, которые сосредоточивались в руках агента польского главного штаба Сосенко, и последним передавались польским разведывательным органам..." (Из обвинительного заключения от 3 октября 1937 года по делу N 7138 на 19 участников "ПОВ".)
Арестовали его 11 августа 1937 года. После предварительного допроса в Колпашево отправили в Новосибирск. Основательно "обработанный" специалистами своего дела А.Сосенко на допросе у начальника УНКВД по Запсибкраю майора госбезопасности В.Горбача признался в том, что в 1924 году был нелегально переброшен в СССР со специальными заданиями польских разведорганов.
В чем только не "признался" Сосенко своим следователям на допросах, протоколы которых насчитывали не менее двадцати страниц печатного текста. Вот только подписи подследственного отсутствуют, а без них, как известно, протокол не считается документом. И все же, несмотря на такую "оплошность следствия", копии протоколов допросов Сосенко Александра были приобщены в качестве улик к делам сотен и тысяч сибирских поляков и белорусов, в том числе и жителей села Белосток, хотя в них нет даже упоминания о селе или каком-то из его жителей. Постановлением Особого совещания НКВД СССР от 20 октября 1937 года он был приговорен к расстрелу и 5 ноября его не стало.
Для восстановления правды о судьбах уроженцев Беларуси много сделал наш земляк -- сибирский исследователь Василий Ханевич. Результатом его многолетней поисковой деятельности явился выход в свет в декабре 1993 года в издательстве "Томский вестник" книги "Белостокская трагедия". В ней приводятся воспоминания участников и свидетелей тех трагических событий, рассказывается о судьбах не только репрессированных уроженцев Гродненской губернии, но и их палачей.
Конвейер двигался исправно. Когда кончалось "сырье", доставляли новые его партии. Будто гигантская мясорубка перемалывала жизни тысяч людей. "Врагов народа" создавали искусственно. А когда их число таяло, начинались так называемые "маскирующие" репрессии. Главным образом они пришлись на вторую половину 1937 и начало 1938 года. На местах арестовывались и там же расстреливались в первую очередь представители некоренной национальности и выходцы из других регионов. Так поддерживался миф о всеобщем распространении вражеской деятельности.
Областные и городские управления НКВД получали разнарядки на выявление заданного числа "врагов народа". Разными путями, в том числе с использованием заблаговременно накопленных доносов секретных осведомителей и общественных "помощников", срочно полученных новых "признательных" показаний ранее арестованных и т.п. составлялись списки уже конкретных людей под "разнарядку". Затем они арестовывались.
А начиналось все обычно так. Центр давал разнарядку на выявление определенного числа "врагов народа". На основании этого, скажем, УНКВД по Западно-Сибирскому краю давало соответствующие "задания" по районам и ждало на очередной месяц или квартал новых "конкретных" цифр. Например, Томский горотдел НКВД от УНКВД по Западно-Сибирскому краю ежемесячно получал контрольные цифры на 3--5 тысяч человек. Из них не менее 60 процентов предлагалось осудить по первой категории, то есть расстрелять.
"Партия и правительство продлило срок работы "троек" до 1 января 1938 года. За два--три дня, что осталось до выборов в Верховный Совет СССР, вы должны провести подготовку к операции, а 13 декабря -- после выборов, начать заготовку. Даю вам три дня на заготовку, а затем вы должны нажать и быстро закончить дела...
Возрастным составом арестованных я вас не ограничиваю -- давайте стариков. Нам нужно нажать, т.к. наши уральские соседи нас сильно поджимают. По РОВСу вы должны дать до 1 января 1938 года не менее 1100 человек, по полякам, латышам и др. не менее 600 человек в день, но в общей сложности я уверен, что за эти дни вы догоните до 2000 человек. Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7--10 дел в день -- это немного, т.к. у нас шофера в Сталинске и Новосибирске дают по 12--15 дел в день... Учтите, что ряд горотделов -- Кемеровский, Прокопьевский и Сталинский -- нас могут опередить. Они взяли на себя обязательства выше, чем я вам сейчас предложил..." (Из выступления 10 декабря 1937 года начальники УНКВД по Запсибкраю И.А.Мальцева на совещании оперативного состава в г. Новосибирске.)
Существовали специальные бланки отчетности. Все там по графам: сколько, из каких слоев "изъять", каких национальностей, отдельно военных, служителей культа и т.д. Дело доходило до того, что в общую численность обозначенных в разнарядке лиц, которых необходимо было арестовывать, сразу включалось уже число и тем, кто должен быть расстрелян. Перевыполнять "норму" разрешалось, но за недовыполнение следовало встречное наказание -- вплоть до высшей меры "социальной защиты". Поэтому широко бытовала практика, когда арестованных тут же в "подходящем" месте -- в лесу, в овраге, на кладбище расстреливали, а потом, уже задним числом, оформляли дела с "признательными" показаниями.
"В августе 1937 года начальник Томского горотдела НКВД И.В.Овчинников вызвал меня к себе в кабинет и спросил, сколько дел я и мои следователи закончили. Я ответил, что пока еще ни одного дела не закончено, потому что условий для следственной работы не создано, да и времени еще недостаточно (прошло 7--10 дней).
Овчинников дал мне срок 5 дней и предупредил, чтобы в течение этого срока от вас поступили ряд дел. В течение 5 суток один или двое следователей получили признательные показания, кажется, двух обвиняемых об их антисоветской деятельности. Но полностью закончить опять-таки ни одного дела не удалось. О чем я доложил Овчинникову.
Выслушав меня, Овчинников выругался нецензурно, назвал меня оппортунистом и пообещал расправиться со мной, если я буду саботировать мероприятия партии и правительства. Тогда он заявил мне примерно так: "Ты оппортунист, ты не желаешь вести борьбу с контрреволюцией. Я распишу тебя так в характеристике, разделаю как бог черепаху, что тебе на земле места не будет. У нас в горотделе один следователь дает по 10 дел в сутки, а от тебя и твоих следователей в течение 10 дней не поступило ни одного дела. Если так будешь продолжать и дальше, то я поставлю о тебе вопрос перед начальником УНКВД..." (Из показаний бывшего начальника Кожевниковского райотдела НКВД Д.К.Салтымакова 24 сентября 1956 года.)
Для активизации этой "работы" между городскими и районными отделами НКВД было развернуто "социалистическое соревнование" по принципу: кто больше арестует "врагов народа" по указанным категориям. По итогам 1937 года среди горотделов НКВД Западно-Сибирского края победителей оказался томский горотделе, за что его начальник капитан госбезопасности И.В.Овчинников был представлен к награждению орденом Ленина. Среди горотделов НКВД БССР первое место занял слуцкий во главе с лейтенантом госбезопасности Таракановым.
Целью репрессий были, конечно, не только изоляция или уничтожение неугодных. Надо было с помощью пыток и истязаний сломить их волю, заставить дать ложные показания в совершении "контрреволюционных преступлений", назвать себя "врагами народа". При соблюдении законных методов и форм следствия это было невозможно. Поэтому И.В.Сталин от имени ЦК ВКП(б) санкционировал применение физических методов воздействия, о чем свидетельствовала шифрованная телеграмма, направленная 10 января 1939 года секретарям обкомов, крайкомов, начальникам управлений НКВД. В ней, в частности, утверждалось: "ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь..."
Разумеется, пытки и истязания не сразу вошли в практику НКВД. Это был постепенный и последовательный процесс. Избиения заключенных, следственный "конвейер", лишение сна, пытки жарой и холодом, голодом и жаждой, -- все эти методы достаточно широко применялись еще в годы гражданской войны. Менее жестоко обращались, однако, органы ОГПУ--НКВД с арестованными коммунистами. До весны 1937 года особо подобранные следователи пытали и истязали только отдельных из них. Пытки и истязания, конечно, являлись наиболее несовершенным методом ведения следствия, который, как правило, вел не к выяснению. а к искажению истины, к оговору, к согласию обвиняемого на любые показания, лишь бы прекратились издевательства и унижения со стороны следователей. Это хорошо понимали сотрудники НКВД, вынуждая свои жертвы давать самые невероятные показания.
Благодаря многочисленному аппарату НКВД машина террора работала безотказно. Люди, которые служили там, были разные и несут неодинаковую ответственность за преступления, совершенные тоталитарным режимом. Одни из них, сознавая, что перед ними не враги, а люди, невинно пострадавшие, пытались хоть чем-то помочь арестованным, но сами становились жертвами произвола. Другие понимали, кому они служили, против кого боролись, и старались выбивать нужные признания любой ценой.
Что превращало абсолютное большинство работников НКВД в садистов? Что заставляло их преступить все законы и нормы человечности? Главная причина -- страх оказаться в положении заключенного. Этот страх подавлял все иные чувства. Кроме того, в органы НКВД шел особый отбор. Более гуманных отсеивали, самых жестоких и невежественных -оставляли. Например, уроженец Минской губернии начальник Ямальского окротдела НКВД А.И.Божданкевич во время приведения приговоров в исполнение организовывал пьянки сотрудников за счет средств, изымаемых у осужденных к расстрелу; другую часть этих же средств использовал на оплату осведомителей; держал арестованных на допросе по несколько часов подряд по стойке "смирно"; арестованным женам, в присутствии мужей, заставлял выдергивать волосы с половых органов; применял длительный конвейерный допрос в течение нескольких суток; садил заключенных на ребро ножек табуретки; применял к подследственным гонку "гусиным шагом" до потери сознания; производил корректировку протоколов допросов путем предварительного написания их на черновиках, потом исправлял (шпионаж, диверсия) перепечатывал на машинке и заставлял, угрожая пистолетом, подписывать, применял при допросах пытку с использованием специально сделанной бумажной трубки для крика в уши подследственного до тех пор, пока он не терял рассудок...
За совершенные преступления А.И.Божданкевич в 1938 году был осужден Военным трибуналом войск НКВД к 5 годам лишения свободы, а в 1940 году был освобожден. Это только один из примеров применения тех методов, которые активно использовали с своей "деятельности" сотрудники органов НКВД от Бреста до Владивостока.
В деятельности по разгрому руководящих кадров всех уровней органами НКВД применялось преимущественно два метода.
Первый -- "сверху вниз": в ряде районов и городов на основании сфабрикованный в Минске или даже в Москве показаний "врагов народа" в течение 2--3 дней репрессировали руководство республиканского или областного масштаба. Затем арестовывали работников исполкомов. Считалось само собой разумеющимся, что "враги народа" и "шпионы", возглавлявшие республиканские, областные и районные организации, сумели везде "насадить" свою "агентуру".
Второй -- "снизу вверх": работники НКВД по согласованию с первым секретарем ЦК или обкома КП(б)Б арестовывали вначале несколько рядовых коммунистов и беспартийных, а затем уже через них "выходили" на руководящий состав. Любые попытки руководителей доказать, что их подчиненные не враги, расценивались уже не просто как потеря бдительности, но и как покровительство "врагам народа".
Возникает однако вопрос: каким образом органам НКВД удавалось заставлять обвиняемых публично клеветать на себя и на многих других, придумывать несуществующие организации и сознаваться в несовершенных преступлениях? Конечно, пытками и другими средствами незаконного давления на арестованных. Подтверждения этого практически во всех показаниях работников НКВД, которые сами попадали впоследствии под следствие.
Как показывает анализ, большинство арестованных в 1937--1938 годах все-таки сдалось на допросах и подписало сфальсифицированные протоколы, "призналось" во всякого рода преступлениях, которые они никогда не совершали. Некоторые причины этого объяснимы:
а) сразу же после ареста начиналось активное воздействие на арестованного. Сначала словесная обработка и соблюдением некоторой доли вежливости, потом крик, ругань, унижения и оскорбления. затем следовало закрепление полученных "достижений". Арестованному внушали, что теперь поворот невозможен, что спасти себя он может только "чистосердечным" раскаянием;
б) если подследственный должен был предстать перед судом, а многие, как правило, осуждались заочно различными несудебными органами, то с ними проводилась дополнительная работа, своеобразная репетиция суда;
в) арестованного обрабатывали постоянно, в камере, кабинете следователя и т.д. Одного брали на испуг, другого на уговоры, третьего на посулы, к четвертому применяли сочетание разных методов. Но главное -- заключенного сразу лишали всякой возможности защищаться;
г) атмосфера внутритюремно-следственного террора создавала безнадежные настроения. Многие арестованные считали, что сопротивление бесполезно и защита невозможна,а поэтому сразу же подписывали все, что им подсовывали. При этом возникало неслыханное в следственной практике явление: стороны мирно договаривались и о "преступлениях", и о "мере наказания".
Материалы архивно-следственных дел, воспоминания репрессированных позволяют утверждать, что для получения нужных показаний у подследственных работники НКВД наиболее широко применяли в следственной практике: систему конвейерного допроса до 7--8 суток; ночные допросы и многократные вызовы к следователю; использование родственников в качестве заложников; удары психологическим контрастом; направление в глаза мощной электролампы; применение методов "ножниц" и "стула"; помещение арестованных стоя в нишу; угрозы оружием; плевки в рот... Предела "изобретательности" работников НКВД в организации системы допросов с использованием самых изощренных способов физического и морального воздействия не было.
По трафарету в период 1937--1938 годов были сфабрикованы белы на десятки тысяч жителей республики и других регионов страны. Когда массовые репрессии приняли угрожающие масштабы, по личному указанию И.В.Сталина в конце 1938 года руководство НКВД СССР и ряд начальников НКВД республик и областей были обвинены в массовых арестах и нарушениях социалистической законности. Под непосредственным руководством вновь назначенного наркома НКВД Л.П.Берия в центре и на местах для создания видимости "восстановления законности" были произведены аресты "врагов народа", пробравшихся в органы НКВД. С этой целью в 1939 году было сфабриковано дело о так называемой "антисоветской заговорческой организации", действовавшей в системе НКВД. В руководящий "центр" этой организации был поставлен нарком внутренних дел Украины А.И.Успенский. Члены этой "организации" были обвинены в том, что они якобы укрывали от разоблачения и разгромов правотроцкистские и другие антисоветские кадры, производили массовые аресты ни в чем не повинных граждан, фальсифицировали материалы и добивались применения к арестованным репрессий.
В общей сложности к уголовной ответственности в период 1938--1939 годов было привлечено не более одного процента работников НКВД республиканского и областного масштаба. Несмотря на это нынешние чекисты не забывают подчеркнуть, что более 20 тысяч сотрудников органов НКВД пали жертвами необоснованных репрессий "в борьбе против нарушений социалистической законности". Правда, не уточняется, что до того, как были репрессированы, и они тоже исправно крутили колесо репрессивной машины и несут ответственность за кровавые преступления.
В те годы активно арестовывались родственники осужденных. В связи с этим народный комиссар юстиции СССР 16 января 1938 года подписал приказ "О недопустимости увольнения с работы лиц по мотивам родственной связи с арестованными за контрреволюционные преступления" и уже на 1 января 1939 года были пересмотрены дела в отношении 1175998 человек, осужденных в 1936--1937 годах. Установить точное количество таких лиц не представляется возможным. До 1942 года данная категория осужденных в судебной статистике не учитывалась. Исходя из анализа данных Верховного суда СССР, Военной коллегии Верховного суда СССР предполагаю, что за период 1937--1939 годов эта цифра по СССР превышала миллион, а по БССР -- не менее 90 тысяч человек.
Волна массовых репрессий 1937 года пошла на спад со второй половины 1938 года. Поступление дел о контрреволюционных преступлениях уменьшилось (в частности, по БССР в среднем на 30--40 процентов) после того, как НКВД СССР дал указание о приостановке массовых акций по изъятию "врагов народа".
С сентября 1939 года "работы" у органов НКВД Беларуси снова резко прибавилось. Потянулись на Восток эшелоны с депортированными жителями Западных областей республики. В этом потоке только в Сибири оказалось более 60 тысяч белорусов, поляков, евреев, представителей других национальностей. С учетом граждан, репрессированными несудебными и судебными органами в административном порядке, эта цифра превышает 85 тысяч человек. Изучение архивных документов и материалов органов госбезопасности, МВД, судов и прокуратуры Российской Федерации позволяет сделать предварительный вывод, что на территории Западно-Сибирского края (ныне Новосибирская, Кемеровская и Томская области) в период 30-х годов только судебными органами было репрессировано не менее 25--30 тысяч уроженцев Беларуси.
Мне довелось анализировать данные на уроженцев Беларуси, репрессированных в 30-е годы на территории Томской области. Картина получается такая: главный удар был направлен против крестьян и рабочих (до 64 процентов); основные мотивы ареста -- девять человек из десяти -- совершение "контрреволюционных преступлений"; до 70 процентов граждан было осуждено в 1937--1938 годы; каждые восемь из десяти осужденных были расстреляны; по минимуму -- пять лет -- получили не более двух процентов арестованных.
Словом, определенная статистика существует.
Массовые репрессии на территории СССР и Беларуси в 30-е годы носили явно выраженный плановый характер и осуществлялись карательными органами под непосредственным руководством ВКП(б) в крайне жестокой и бесчеловечной форме в отношении ни в чем не повинных граждан. Они были противозаконными, противоречили основным гражданским и социально-экономическим правам человека, обернулись трагическими последствиями для десятков и сотен тысяч людей.