Тайны истории

Кузнецов Игорь

---

ГОДЫ И СУДЬБЫ

УГЛИЧСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Новое прочтение старого судебного дела

Само появление Дмитрия Иоанновича на свет было сопряжено с обстоятельствами, обещавшими ему нелегкую судьбу. У царя Иоанна Васильевича Грозного не оказалось достойного наследника. Непригодность к царствованию его незлобивого, богомольного сына Федора была столь очевидна, что еще при жизни Иоанн Васильевич назначил при будущем царе регентский совет из пяти вельмож, связанных с царским домом родственными узами. В числе их были Иван Мстиславский, Иван Шуйский, Никита Юрьев и шурин Федора Борис Годунов, который после смерти Грозного стал единоличным правителем России при слабохарактерном монархе.

Столь непростая сама по себе ситуация осложнялась тем, что у царя Федора был полуторагодовалый сводный брат Дмитрий, который жил в назначенном ему для проживания Угличе вместе со своей матерью Марией Нагой — шестой или седьмой женой Иоанна Васильевича. Хотя они и были обвенчаны, брак их с точки зрения Русской Православной Церкви не мог считаться законным, и Дмитрия, строго говоря, следовало бы считать незаконнорожденным и именовать не царевичем, а лишь удельным угличским князем.

К этим внешним предвестникам драматической судьбы добавлялись и внутренние: царевич отличался неустойчивым, переменчивым характером; бывал то чрезмерно агрессивен, то чрезмерно ласков, даже прилипчив к окружающим его близким людям. И в дополнение ко всему страдал тяжелейшими приступами эпилепсии, как тогда! говорили, «черной немочи» или «падучей». Эта болезнь, как увидим, была использована следствием для сокрытия истины при расследовании трагических событий 15 мая 1591 года...

О том, что произошло в этот день в Угличе, большинство из нас наслышано благодаря пушкинскому «Борису Годунову» и пьесам Алексея Константиновича Толстого.

Немало писали об этом и историки, разработавшие три основные версии угличской драмы. Согласно первой версии, царевич погиб от несчастного случая, наткнувшись на нож во время эпилептического припадка. По второй — он был убит московскими служивыми людьми по тайному приказу Бориса Годунова. По третьей версии, абсолютно лишенной исторического обоснования, царевича пытались убить, но он спасся.

Уже в наше время появилась четвертая версия: историк Владимир Кобрин доказывал, что царевич Дмитрий был убит по приказу Бориса Годунова, но наемники, зная об обострении эпилепсии у царевича, дали намеренно ему в руки нож во время игры в «тычки» и спокойно ждали, когда во время очередного припадка он сам лишит себя жизни, избавив их от «грязной работы». Наиболее вероятным убийцей, вручившим ребенку-эпилептику нож, Кобрин считал мамку царевича Василису Волохову...

В ночь на 17 мая 1606 года над Москвой загудел набат. Разбуженные москвичи толпами устремились в Кремль; то здесь, то там мелькали мрачные лица стрельцов и ратных людей. Раздавались крики: «В Кремле пожар!», «Бояр режут!», «Долой самозванца!»... Иноземные алебардщики, попытавшиеся оттеснить толпу от входа в царские покои, были мгновенно смяты, и возбужденные люди ворвались во дворец. Спасаясь бегством, царь выпрыгнул из окна во двор, но ему не повезло: при падении он сломал ногу, разбил голову и грудь. Снова втащенный в покои, он был застрелен из пищали, и толпа сомкнулась над трупом. Его били палками, пинали, плевали. «Ишь, латынских попов навез в Москву!» «На полячке женился!» «Казну московскую вывез!»

На привязанной к ноге веревке труп вытащили на Красную площадь и бросили на потеху толпе, а тем временем в городе началось побоище. Еще накануне были помечены все дома, в которых расположились поляки, и теперь началось повальное истребление иноземцев. Наутро на улицах и площадях города было подобрано более трех тысяч убитых поляков и переметнувшихся на их сторону москвичей. Тело же самого царя три дня провалялось на площади, после чего его зарыли, но через неделю снова выкопали, изрубили на куски и сожгли. Пеплом зарядили пушку и выстрелили из нее на запад, в сторону Польши, откуда пришел этот злосчастный царь...

Так страшно и кроваво закончилось недолгое царствование человека, под именем Дмитрия I возведенного на московский престол усилиями польского королевского двоpa и некоторых переметнувшихся на сторону врага бояр.! Так сгинул с лица земли человек, доказывавший, что настоящий царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного, есть именно он, а не тот девятилетний мальчик, который был зарезан в Угличе за пятнадцать лет до этого...

Что же произошло в Угличе 15 мая 1591 года?

По некоторым сведениям 12 мая у царевича был припадок. Через два дня ему полегчало, и мать брала его с собой в церковь. В субботний день мать сводила сына к обедне и после возвращения из церкви отпустила его погулять во внутренний двор с мамкой Василисой Волоховой, кормилицей Ариной Тучковой, постельницей Марией Колобовой и четырьмя сверстниками...

Около полудня весь Углич разошелся по домам на обед. Уехал к себе дьяк Михаиле Битяговский, вслед за ним разошлись по домам и его подчиненные — дьяки и писаря. Отправились домой и братья царицы Михаил и Григорий Нагие и их дядя Андрей Александрович Нагой. Во дворце слуги уже понесли кушанья в верхние палаты, когда прислужники у поставца с посудой увидели бегущего со всех ног царевичева сверстника Петра Колобова, который кричал, что царевич Дмитрий погиб.

Первой к кормилице, державшей на руках уже мертвого мальчика, подбежала царица Мария. Весь свой гнев она выплеснула на мамку Василису Волохову, избивая ее подвернувшимся под руку поленом. Именно в этот момент и были названы имена предполагаемых убийц. Царица «почала ей, Василисе, приговаривать, что будто се сын ее Осип с Михайловым сыном Битяговского да Микита Качалов царевича Дмитрия убили».

Ударили в набат. На звон колоколов в кремль стали сбегаться горожане. Многие были вооружены рогатинами, топорами, саблями. Вскоре появились Михаил, Григорий и Андрей Нагие. Крики царицы о том, что ее сына убили, сделали свое дело. Толпа, возглавляемая Нагими, бросилась избивать тех, кого сочла виновниками преступления.

Михаил Битяговский, пытаясь успокоить толпу, начал было отвечать на обвинения, но это лишь еще больше распалило людей. Битяговский попытался укрыться на колокольне, но пономарь запер перед ним дверь. Тогда Битяговский и его помощники Никита Качалов и Данила

Третьяков заперлись в «брусяной избе». Но толпа выломала двери и убила служивых. Данилу Битяговского вытащили из дьячей избы, Осипа Волохова схватили в доме у Битяговских. Их привели к царице и убили у нее на глазах. Дом Битяговских был разграблен, а жену Михаила и двух его дочерей спасло одно лишь заступничество монахов. Всего в этот день было убито четырнадцать человек, после чего побоище прекратилось и началось отрезвление...

Было ясно, что из Москвы вот-вот нагрянет следственная комиссия, которая потребует доказательств вины убитых. И Михаил развивает бешеную деятельность: по его приказу на тела убитых кладут ножи и палицу, найденную в доме Битяговского; чтобы это оружие имело более впечатляющий вид, клинки натирают куриной кровью.

19 мая в Углич прибыла следственная комиссия, которую формально возглавлял митрополит Сарский и Подонский Геласий, но фактически руководил работой следствия Василий Иванович Шуйский. Московские власти жестоко покарали участников угличского бунта: братьев Нагих сослали в отдаленные города и заточили в острогах, царицу Марию постригли в монахини и отправили в дальний монастырь, пострадали и многие угличские обыватели. Решение же комиссии гласило, что царевич Дмитрий погиб в результате несчастного случая во время приступа «падучей». 2 июня 1591 года «Освященный собор» и боярская дума объявили: «Царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом».

Мнение судебно-медицинского эксперта

В следственном деле нет описания раны царевича Дмитрия. Большинство очевидцев видели царевича бездыханным на руках близких либо на отпевании в церкви. В церкви, где царевич был облачен во все положенные по чину одежды, свидетели отмечали, что на шее царевича была видна кровь, но не более того. Даже Василий Иванович Шуйский, возглавлявший следствие, судя по материалам комиссии, тела убиенного не осматривал. В документах нет показаний относительно ранения ни Волоховой, ни Тучковой, а ведь они первые «констатировали» смерть ребенка. Нет показаний по этому поводу и вдовствующей царицы Марии Федоровны.

Почему тело царевича не осматривал лекарь?

Конечно, смешно требовать от следствия XVI века того, что считается естественным и необходимым в наше время. В те времена медики привлекались к дознанию далеко не всегда, не были они привлечены и на этот раз. Нет в деле и показаний людей, которые обмывали тело перед отпеванием. Но хотя медик мало что может почерпнуть из документов следствия, кое-что установить можно.

В медицинской практике часто встречаются случаи припадков эпилепсии, когда больные бывают застигнуты приступом внезапно в самом неожиданном месте. Зачастую эпилептики наносят себе достаточно тяжелые телесные повреждения при ударах о землю и окружающие предметы. Все это как будто подтверждает версию о несчастном случае или версию Кобрина об «убийстве без убийц», но есть тут одно «но»...

Медицинская практика ни разу, подчеркиваем, ни разу, не зафиксировала случая смерти, подобного смерти царевича Дмитрия. Да, больные эпилепсией часто получают травмы во время приступов, но ни один из них не получил ранения от ножа, сжимаемого в собственной руке! Если такое действительно произошло с Дмитрием, то случай этот уникален, поэтому вряд ли заговорщики могли рассчитывать на реализацию столь тонкого и ненадежного плана. Скорее всего они прибегли бы к более простому и верному, «традиционному» способу.

Таким образом, медицинская статистика если не полностью опровергает, то делает в значительной степени несостоятельными как версию Кобрина об «убийстве без убийц», так и первую официальную версию о несчастном случае во время приступа «падучей». Получается, что перед нами очевидное, хотя и крайне запутанное убийство. Но кто же были эти убийцы?

Отпадает вторая версия

Впервые их имена выкрикнула царица Мария в день убийства, когда в состоянии аффекта колотила поленом Василису Волохову. Напомним: она назвала тогда Михаила Битяговского, Осипа Волохова и Никиту Качалова, из которых ни один не был схвачен на месте преступления. Более того, ни одного из них в момент убийства не было в кремле! Михаил Битяговский и Никита Качалов, услышав о происшедшем несчастье, бегом прибежали в кремль и пытались уговорами успокоить возбужденную толпу горожан. Данилу Битяговского обнаружили в дья-ческой избе, а Осипа Волохова — в доме Битяговских.

Будь эти люди действительными убийцами, они попытались бы своевременно скрыться с места преступления. А как поступают они? Уговаривают народ, потом норовят запереться в помещениях на территории кремля. Впрочем, поначалу толпа не проявляла агрессивных намерений по отношению к ним до тех пор, пока не приехали Нагие. А уж у них-то были основания для ненависти к людям, посланным Годуновым, нанесшим немало обид семейству Нагих.

Так, возглавляя регентский совет, он добился удаления вдовствующей царицы с сыном в захолустный Углич, а потом убедил царя Федора не поминать в церквах в числе других царских родственников царевича Дмитрия, как незаконнорожденного. Понимая, что Борис делает все, чтобы оттереть от престола царевича — их единственную надежду на возвышение, — Нагие стали усиленно готовить малолетнего Дмитрия к будущей борьбе за трон. Под их влиянием царевич уже в б—7 лет ощущал себя самодержцем, в полной мере впитав в себя семейную ненависть к Годунову.

По свидетельству голландца И. Масса, Дмитрий «нередко спрашивал, что за человек Борис Годунов, говоря при этом: "Я сам хочу ехать в Москву, хочу видеть, как там идут дела, ибо предвижу дурной конец, если будут доверять столь недостойным дворянам". А германский ландскнехт К. Буссов рассказывал, что однажды царевич вылепил несколько снеговиков, каждому из которых дал имя одного из московских бояр, а потом стал отсекать им руки и головы, приговаривая: «С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим — эдак». И первой в ряду стояла фигура, изображавшая Годунова...

Смерть царевича для Нагих была катастрофой, полным крушением всех честолюбивых планов, и в горячке они выкликнули имена своих ближайших недругов — Битяговских и московских служивых людей, искусно использовав для расправы с ними недовольство угличских обывателей действиями чиновников, присланных из Москвы. Прекрасно понимая шаткость обвинений, возведенных ими на Битяговского и его людей, Нагие затеяли комедию с ножами, покрытыми куриной кровью, и привели к целованию, то есть присяге, нескольких свидетелей, готовых подтвердить их версию событий.

Сами обстоятельства убийства, как его пытались представить Нагие, весьма запутанны. Все они значительно расходятся с другими материалами следствия и между собой. Согласно одному показанию, убийцы напали на царевича открыто на дворе. По другому — подошли к крыльцу, попросили царевича показать ожерелье на его шее и, когда тот поднял голову, полоснули его по горлу ножом. Третье свидетельство — убийцы прятались под лестницей во дворце, потом один из них схватил царевича за ноги и держал его, пока другой не убил его ножом. Есть летописное сказание, в котором детали убийства вообще отсутствуют. Доверять всем этим показаниям трудно.

В следственном деле свидетелями смерти Дмитрия названы мамка Волохова, кормилица Тучкова, постельница Колобова и четверо сверстников царевича.

К показаниям Волоховой вряд ли можно отнестись всерьез. Избитая, запуганная, чудом спасшаяся от смерти женщина, на глазах которой толпа убила ее сына, естественно, относилась к членам следственной комиссии едва ли не как к своим спасителям. Разумеется, она готова была подписать любые показания, которые были выгодны следствию. И, конечно, она была заинтересована в том, чтобы смерть царевича выглядела несчастным случаем. А остальные свидетели убийства? Трудно поверить, что у всемогущих членов комиссии не было средств получить от них именно те показания, которые их устраивали.

Участникам следствия даже не было надобности фальсифицировать документы дела после окончания расследования, в чем их обвиняли потом многие историки. Они просто могли формировать показания свидетелей так, как им было нужно. Это подтверждается исследованием архивиста К. Клейна, который более полувека назад доказал, что документы следствия по угличскому делу не носят следов поздних подчисток или вклеивания новых листов. То, что документы в деле сильно перепутаны, есть результат небрежного хранения, а не фальсификации...

Кому выгодно?

Для непредвзятого исследователя невиновность Битяговского и его людей в убийстве царевича почти очевидна. Но если не они, то кто совершил эту кровавую акцию?

Имена конкретных исполнителей, вероятно, никогда не станут известными. Да это и не представляет интереса. Важно, что это были наемники, которых в Угличе никто ие знал. Они легко проникли на территорию дворца: судя по дошедшим до нас сведениям, кремль фактически не охранялся и был местом весьма людным и оживленным. Совершив злодейство, преступники покинули территорию дворца, вскочили на коней и скрылись из города, стремясь ускакать как можно дальше от места преступления. Время для этого у них было, пока во дворце метались мамки да няньки и толпа посадских, науськиваемая Нагими, избивала ни в чем не повинных людей. Вероятно, среди горожан и обитателей дворца были люди заговорщиков, которые обеспечивали убийцам прикрытие, а позже направляли следствие в нужное заговорщикам русло.

Личность преступников была ничтожна, но силы, стоявшие за ними, должны были быть весьма могущественными и искушенными в политических раскладах и интригах. Поиски этих сил привели многих русских историков к убеждению, что наиболее влиятельным лицом, заинтересованным в устранении царевича Дмитрия, был не кто иной, как Борис Годунов...

Но есть соображения, заставляющие усомниться в таком выводе.

При всем своем властолюбии, жестокости и беспринципности Годунов был человеком большого государственного ума, прозорливым и тонким политиком. Он не мог не знать, что имя его непопулярно в народе, для которого он всегда оставался временщиком, — и тогда, когда правил государством от имени царя Федора, и позднее, когда возложил на себя венец русских царей. В такой ситуации для него было весьма неосмотрительно пролить кровь сына Ивана Грозного царевича Дмитрия, который, несмотря на не законнорожденность, был все-таки настоящим Рюриковичем. Борис не мог не понимать, что при любом раскладе ответственность за убийство царевича будет возложена именно на него. А он стремился изменить общественное мнение в свою пользу, жаждал народной любви и признания.

Убийство царевича Дмитрия было бы оправданно, если бы Годунов в момент его совершения был царем: тогда это было бы устранением возможного претендента на престол. Но в 1591 году царем был Федор Иоаннович, а Годунов, каким бы прочным ни было его положение при дворе, оставался лишь фаворитом, положение которого могло в любой момент пошатнуться. Если же у царя родился бы наследник, убийство Дмитрия могло вообще утратить всякий смысл. В лучшем случае Годунов стал бы опекуном малолетнего царя, но Бориса совсем не привлекала роль вечного регента при слабых и малолетних монархах. Он собирался стать царем сам, передать трон сыну и основать новую русскую династию.

Хотя полностью снять подозрение с Бориса Годунова нельзя, положение, сложившееся при московском дворе после смерти Иоанна Грозного, требует расширения круга возможных виновников угличского убийства. И найти человека, которому смерть царевича могла быть выгодна не меньше, чем Годунову, нетрудно. Его имя маячит везде, где упоминается убиенный царевич. Этот человек — Василий Иванович Шуйский!

Очередная версия

Именно он в 1591 году возглавлял следственную комиссию, официально провозгласившую: царевич Дмитрий умер в Угличе от несчастного случая. Но прошло тринадцать лет — и тот же самый Василий Иванович Шуйский, который объявлял царевича Дмитрия умершим в Угличе, вдруг признал царевича в совершенно незнакомом ему человеке. Больше того, он нахально заявил, что тогда, в 1591 году, он тела мертвого царевича Дмитрия в Угличе вообще не видел! Прошло, однако, еще два года — и Василий Иванович Шуйский, «выкликнутый» на московский престол вместо умерщвленного Лжедмитрия, в первых же своих царских грамотах спешит объявить, что царевич Дмитрий «умре подлинно и погребен в Угличе». Больше того, стремясь положить конец появлению все новых и новых «чудом спасшихся царевичей Дмитриев», он добился канонизации убиенного царевича...

2 июня 1606 года в Москву торжественно были доставлены мощи нового чудотворца святого великомученика царевича Дмитрия. И теперь ни один православный не мог усомниться в смерти царевича, о которой повествовало его житие, не рискуя прослыть еретиком. Именно в царствование Шуйского получила, так сказать, официальное оформление версия о причастности Бориса Годунова к умерщвлению царевича Дмитрия: из кругов, близких к Шуйскому, изошла так называемая «Повесть 1606 года», в которой излагался древнейший вариант этой версии. Акция сработала: подозрения в убийстве пали на Годунова, хотя оснований для подозрений в отношении Шуйского было ничуть не меньше.

В самом деле, если допустить, что оставшиеся неизвестными убийцы были людьми Василия Шуйского, перед нами раскрывается поистине гениальный план захвата русского трона. Шуйский убивал сразу двух зайцев. С одной стороны, он избавлялся от одного из претендентов на престол, с другой — навеки компрометировал второго в глазах народа. Единственным слабым местом в плане Шуйского была личность конкретных убийц: они ни в коем случае не могли быть найденными.

Возглавив следственную комиссию, Шуйский делает все, чтобы Дмитрий был признан умершим от несчастного случая. Он знал: ничто не спасет Годунова, изрядно запятнанного прежними преступлениями, от суровой народной молвы. Для выполнения своего замысла ему даже не требовалось как-то влиять на других членов комиссии: будучи людьми Годунова, они лезли из кожи, чтобы доказать версию несчастного случая.

Даже если бы Шуйский был уличен в недобросовестном ведении расследования, он в глазах Годунова остался бы чист: ведь он сделал все, чтобы отвести подозрения от правителя. После убийства угличанами Битяговского и его людей, следствие, направляемое ловкой рукой Шуйского, пошло по безнадежно ложному пути. Своим буйством угличане сыграли на руку Шуйскому, и шансы найти настоящих убийц вовсе исчезли. Никто не мог заподозрить Василия Ивановича в причастности к смерти царевича: в 1591 году никто не рассматривал Шуйского в качестве претендента на престол. Не подозревал его и Борис Годунов...

Не исключено, что этот претендент на русский трон был подготовлен и выпестован в кругах, близких Василию Шуйскому. Во всяком случае, без поддержки бояр и простого люда самозванцу едва ли удалось бы возложить венец русских царей на свою преступную голову. Однако бесчинства иноземцев в Москве, женитьба Лжедмитрия на полячке и пренебрежение к обрядам Русской Православной Церкви быстро исчерпали народное терпение; самозванец был свергнут в результате восстания, которым руководил... Василий Шуйский!

Заняв русский престол, Шуйский не смог на нем удержаться. Его короткое царствование прошло в непрерывных военных действиях против все новых и новых самозванцев, восстаний и иноземных захватчиков. К лету 1610 года разбитый на полях сражений, преданный соратниками царь Василий Иванович остался в одиночестве. 17 июля его свергли с престола и постригли в монахи, а через неделю польские войска были у стен Москвы...

ПЕТР ВЕЛИКИЙ, КОТОРОГО МЫ НЕ ЗНАЛИ

Что потерял швед под Полтавой?

Даже поклонники императора Петра Великого не могут отрицать, что в отношениях их кумира со шведским королем Карлом XII есть странные, труднообъяснимые противоречия. Так, уже в 1700 году, первым открыв боевые действия против «скандинавского бродяги», Петр проявляет перед ним какую-то загадочную робость. Имея под Нарвой четверное превосходство в силах, Петр, едва услышав о приближении Карла, бросил свои войска и поспешно отъехал якобы для того, чтобы поторопить подход новых полков.

Девять лет спустя, под Полтавой, снова имея подавляющее превосходство в силах над Карлом, Петр двадцать дней пребывает в труднообъяснимом бездействии и, так и не решившись на генеральное сражение, принимается маневрировать, предоставив слабейшему его противнику первому «двинуть на русских полки...». И опять: одержав убедительную победу, русский царь выдвигает весьма умеренные предложения для заключения мирного договора.

Не менее странно ведет себя и шведский король. Он — потерпевшая сторона, подвергшаяся нападению, — рвется в бой при самых невыгодных для него условиях; отвергает выгодные для него условия мира; ведет себя после Полтавы, будто ничего не случилось, будто он победитель.

Разгадка этого таинственного противоречия лежит, как это ни удивительно, в предшествовавшей этому событию истории шведско-русских отношений...

Не так страшен швед, как его малюют

Большинство пропетровских историков считают, что Северная война, разразившаяся между Россией и Швецией в 1700—1721 годах, была вызвана необходимостью возвращения России древних русских земель на Балтийском побережье, захваченных некогда шведами. По их мнению, Петр I придавал этим землям первостепенное значение потому, что они давали России выход в Балтийское море, необходимое для расширения торговых и экономических связей с Западной Европой. Это объяснение, до сих пор считавшееся очевидным, начинает колебаться, как только задашься вопросом: когда, в результате каких войн Швеция захватила эти русские земли?

Занявшись изучением этого вопроса, сразу же наталкиваешься на удивительные открытия. Оказывается, с начала XVIII века русско-шведские отношения были более чем теплыми. Шведы часто оказывали русским поддержку с тех пор, как в 1609 году Василий Шуйский и Карл IX заключили договор о мире, любви и совместных действиях. По этому договору русский царь в благодарность за шведскую помощь против поляков и отрядов Болотникова навсегда отказался от своих прав на Ливонию, оставив за собой лишь Ивангород.

В этом договоре был интересный пункт, основанный на существовавшем в то время законе о престолонаследии. Согласно этому пункту русский царь мог назначить наследника по своему усмотрению при условии, что наследник является сыном или внуком владетельной особы. В этом пункте оговаривалось, что если кто из договаривающихся государей умрет без наследника, то есть не назначит такового, то «другому под руку свою его державство взять, дабы общему лиходею державцу польско-литовскому торжества не было».

Огромную военную и политическую поддержку Швеция оказала знаменитому народному ополчению Минина и Пожарского. В то время как поляки хозяйничали в Москве, норовя посадить на русский престол польского королевича Владислава Вазу, всенародное ополчение князя Пожарского изгнало польских оккупантов из пределов Московского государства. А вскоре после этого по наказу Густава-Адольфа в Москве был созван всенародный собор для избрания царя. На этом соборе, состоявшемся 21 февраля 1613 года, русским царем был избран Михаил Федорович Романов — дед Петра I.

Взойдя на престол, Михаил Романов подтвердил договор, заключенный Василием Шуйским и Карлом IX, и, следовательно, признал законным положение, что если он не назначит никого своим наследником, то Московское царство перейдет под руку Густава-Адольфа. Однако шведский король умер намного раньше Михаила Романова — он погиб при Лютцене в 1632 году в возрасте 38 лет. Его место на троне заняла королева Кристина. Михаил поспешил принести ей присягу, которой был верен до самой смерти в 1645 году.

Из трех сыновей царя Михаила выжил только Алексей — второй царь в династии Романовых, правивший 31 год. «Мудрейший» патриарх Никон — инициатор церковного раскола — подбил «тишайшего» Алексея Михайловича нарушить традиционно дружелюбные русско-шведские связи. 17 мая 1656 года Алексей объявил войну Швеции, презрев все ранее заключенные договоры. Однако боевые действия велись вяло, приостановились уже в 1657 году, а четыре года спустя был заключен «вечный мир» в Кардиссе. Этот договор со Швецией снова подтвердил все прежние русско-шведские соглашения, так что царь московский признает себя «младшим братом» короля шведского и согласен с тем, что в случае его смерти без наследников русский престол должен занять шведский король.

У «тишайшего» было три сына: Федор, Иван и Петр. Умирая, он завещал трон старшему, Федору, судьбой же двух других сыновей не распорядился. Федор, став царем в 14 лет, правил Россией шесть лет, был женат дважды, но не оставил потомков мужского пола. Умер он в апреле 1684 года, назначив наследниками своего брата Ивана и сестру Софью. Не оговорив судьбы Петра, он тем самым лишил его прав на русский престол.

В годы правления Федора Россия еще больше сблизилась со Швецией. По новому русско-шведскому договору управлять Московским царством до совершеннолетия Ивана V должен был шведский король Карл XI. Но этого не случилось. После смерти царя Федора его завещанием пренебрегли. Тело царя не успело остыть, а в Кремле под предводительством патриарха Иоакима собрались все высшие сановники государства и решили, кому быть царем. Это собрание признало Ивана Алексеевича «скорбным головою» и решило венчать на царство десятилетнего Петра. Но такой выбор устраивал не всех, и прежде всего законных наследников престола Ивана и Софью. И понять их можно: Петр по завещанию Федора вообще не имел никаких прав на трон.

15 мая 1682 года в Москве ударили в набат, и стрельцы пошли на штурм Кремля. Вдохновительницей бунта была царевна Софья, понимавшая: в случае коронации одного Петра власть навсегда уплывет из ее рук.

В результате кровавых событий она добилась того, что 25 июня 1682 года на трон были венчаны сразу два малолетних монарха, а верховной правительницей до их совершеннолетия становилась она сама.

Эти события вызвали в Стокгольме переполох: царевна имела явную пропольскую ориентацию, а поляки были старинными недругами Швеции. Для шведского короля более желанной фигурой на русском престоле был Петр, поэтому Карл XI писал Софье, что если в Москве повторится история с убиением царевича, как это было с сыном Ивана Грозного Дмитрием, он немедленно вторгнется в Россию и вступит в свои законные права, предоставляемые ему договором. Ультиматум шведского короля возымел свое действие. Верховная правительница заверила Карла XI, что Петру никто и ничто не угрожает и что в угоду Польше она мира со Швецией не нарушит.

Через какой-нибудь год честолюбивые надежды Софьи были повергнуты в прах. 11 сентября 1689 года в результате очередной смуты ее сторонники были казнены, а она сама пострижена в монахини. Началось совместное правление царей Ивана и Петра Алексеевичей. По сути дела на троне сидели два самодержца, из которых Иван был законным государем, а Петр — самозванцем. Но поскольку шведского короля такая ситуация вполне устраивала, он признал ее и первым поздравил самозванца с победой над единокровной сестрой. В ответном письме Петр величал Карла XI «родным батюшкой» и присягал ему на верность. Второй раз присягать шведскому королю Петру пришлось через 7 лет.

В 1696 году законный царь Иван V скончался в возрасте 28 лет, не оставив наследника мужского пола и не написав завещания. Власть в государстве перешла в руки Петра, положение которого на троне московских царей было весьма шатким: многие подданные не признавали его законным государем, страну будоражили восстания и бунты. Молодому обладателю московского престола как воздух была необходима поддержка шведского «родного батюшки», которому он присягал дважды: в 1689 году при низложении Софьи и в 1696 году после смерти Ивана V. И «батюшка» не оставлял его без поддержки: шведские специалисты буквально наводнили Московское государство.

Тайная подоплека Северной войны

Осознавая шаткость своих прав на московский трон, Петр решил укрепить свой международный авторитет, возглавив общеевропейский крестовый поход на турок под предлогом освобождения от неверных «отчины и дедины своей Цареграда». Заручившись одобрением шведского короля, он вознамерился объехать все европейские дворы и путем личных контактов договориться о совместном выступлении против «извечных врагов Христа». В 1698 году «Великое посольство», в составе которого инкогнито находился сам Петр, отбыло в Европу, имея целью склонить христолюбивых государей выступить против Турции в середине 1700 года. Все пошло как будто успешно, но когда Петр был в Вене, в России началось очередное стрелецкое восстание.

Узнав об этом, царь срочно отбыл в Москву и по дороге домой встретился в Равве Русской с курфюрстом Саксонии Фридрихом-Августом. Он-то и подбил русского царя вероломно нарушить «вечный мир и любовь» с королем дружественной Швеции и отобрать у него те прибалтийские земли, которые предки Петра сами отдали шведам. Действуя так, Август II преследовал свои цели: ему давно нужна была небольшая победоносная война, популярная среди его польских подданных, много натерпевшихся за сто лет от шведов, чтобы в результате ее передать польскую корону своим наследникам. И обстановка в Европе, по мнению Августа, сложилась благоприятно для реализации его плана.

За время своего господства на северо-востоке Европы Швеция настроила против себя всех своих соседей. Дания, Польша, Пруссия были обобраны шведами. Россия же находилась с ними в сложных отношениях: без шведской помощи династия Романовых не смогла бы прийти и удержаться у власти. Но за эту власть Романовым пришлось расплачиваться значительными русскими территориями. Ловкий Август II сумел задеть честолюбивые струнки Петра. Негоже такому государю, говорил он, довольствоваться одним лишь Ивангородом на тех территориях, которые не так давно целиком принадлежали русским царям. На свидании в Равве Русской Петр не дал Августу согласия на союз против Швеции, но удачно брошенная мысль уже запала в душу молодого царя...

В 1699 году он дал согласие на союз, в который кроме России, Польши и Саксонии вошли Дания и Пруссия. Летом того же года скончался шведский король Карл XI, и на трон готовился взойти семнадцатилетний Карл XII. Как раз в то время, когда в Москву прибыло посольство юного короля, там вовсю шли переговоры о нападении на Швецию.

План союзников был прост: Дания, Польша, Саксония и Россия одновременно нападают на Шведское королевство, а Англия и Голландия разворачивают свои военно-морские силы и объявляют «защиту свободного торгового судоходства». Оказавшись со всех сторон окруженной враждебными государствами, Швеция, по замыслу союзников, будет вынуждена капитулировать и выполнить все требования коалиции. Срок совместного выступления отодвигался на 1700 год, на то время, когда находящийся в состоянии войны с Турцией Петр заключит с ней мир.

Чтобы усыпить бдительность своих давних друзей и благодетелей шведов, Петр радушно принял шведское посольство, подтвердил «договор о вечном мире и любви», но присягать Карлу XII отказался: он-де только три года назад присягал его отцу «со всею землей», да и «грамоты обветшали». Царь поздравил короля с восшествием на престол, а позднее и с наступающим Новым годом.

По секретному договору союзники должны были напасть на Швецию сразу, как только будет заключен мир между Турцией и Россией. Однако турки затягивали переговоры, и союзники решили начать воевать, не дожидаясь России. Первым нанес удар по шведам в Шлезвиг-Гольштейне датский король, сразу же за ним двинул саксонские полки в Ливонию Август II. А Петр все ждал мира с Турцией...

Король — «железная башка»

Говорят, турки, у которых после бегства из-под Полтавы на пять лет загостился Карл XII, за упрямство и своеволие прозвали шведского короля «железной башкой». И ничто не убеждает в справедливости этого прозвища больше, чем цепь событий, приведших Карла к гибели в 1718 году...

Нападение датчан и саксонцев мало обеспокоило воинственного короля. «Вся Европа мне не страшна, — говорил он своим приближенным, — пока за моей спиной верный моему королевскому дому младший брат царь московский». Уверенный в поддержке Петра, он скрытно провел мобилизацию, посадил войска на корабли и, внезапно высадившись под стенами Копенгагена, принудил

Данию выйти из войны. После этого он нанес удар по войскам Августа II в Ливонии. 19 августа 1700 года, в разгар этих действий Карл получил ультиматум Петра, содержавший ряд унизительных, невыполнимых для шведов условий. Карл не ожидал такого коварства от «младшего брата». В нем всколыхнулась волна злобы, заставившая его переменить отношение к московскому правителю.

Пока действия Петра не ущемляли интересов Швеции, Карл XI и Карл XII оказывали ему всяческую поддержку и не вспоминали о своих правах на русский престол и о самозванстве Петра. Теперь Карл XII вспомнил, что он, по сути дела, законный русский царь. В своем манифесте он назвал Петра «коварным вероломным клятвопреступником», объявил его низложенным, призвал «всех чинов и званий русских людей» сбросить ненавистное «иго филаретовского отродья» и «не обнажать меча против законного покровителя своего и братьев шведов».

За месяц, прошедший со дня объявления войны, шведы не предприняли против русских никаких неприязненных действий: Карл XII давал возможность Петру одуматься. Но тот, не обращая на это внимания, начал осаду Нарвы; Карл с 18-тысячным войском появился здесь так же внезапно, как и под Копенгагеном, и с ходу атаковал русских...

Поражение русской армии над Нарвой объясняют обычно отсталостью русского военного искусства по сравнению с западноевропейским. Но это совершенно неверно. Нарвское поражение показало, насколько низок был в войсках авторитет Петра и насколько велико уважение к Карлу XII — потомку славного Густава-Адольфа, помогшего России отстоять свою целостность и независимость во времена Великой смуты.

Когда шведские полки сблизились с рядами псковских и новгородских стрельцов, полковник Штейнбок спросил их, «хотят ли они за антихриста Петра смерть принять или повинятся господину своему королю шведскому и примут от него милость?». Стрельцы сложили оружие и били челом Карлу XII. Их отказ от боя в самом начале сражения привел к тому, что другие войска частью побежали, частью перешли на сторону Карла. Продолжали сражаться только гвардейские полки и дивизия Вейде.

Карл остановил сражение, вбежав один, без сопровождения в боевые порядки русских, и самолично протрубил отбой, дав сигнал своим к отступлению, а русским — к перемирию. После переговоров с русским командованием шведские саперы восстановили мост через Нарву, по которому гвардейские полки Петра с распущенными знаменами под барабанный бой начали переходить на другой берег. Отступление остальных войск было осложнено тем, что шведы воспрепятствовали эвакуации, удержав в плену, как клятвопреступников, многих русских генералов, чиновников и офицеров, которых потом доставили в Стокгольм и «вели их в триумфе по улицам до тюрем, им определенных». На протест по этому поводу Петра Карл ответил, что, дескать, не я напал «на брата своего».

Нарвская победа не принесла Карлу ничего, кроме славы. Медля с вторжением в русские пределы, он полагал, что для полной победы над Петром достаточно манифестов и воззваний к русскому народу. Петр же извлек из поражения суровые уроки: ужесточил в армии дисциплину, ввел систему заградотрядов и ответственность родственников за воинские преступления солдат и офицеров. Хотя по всей России полыхали бунты и волнения, вызываемые антипетровскими манифестами Карла XII, шведский король неоправданно медлил с принятием православия — необходимым условием для его восшествия на русский престол. На все предложения поспешить с этим делом «железная башка» твердил, что он примет православие одновременно с короной в Москве.

Когда в 1707 году после низложения Карлом польского короля Петр попытался добиться мира с Швецией, король надменно ответил, что говорить с царем о мире он будет в Москве, что Петр не противник, а преступник, из тех, кого наказывают плетьми.

В начале 1708 года Карл вторгся в русские пределы, но двигался вперед медленно, уповая на разлагающее действие своих воззваний на русских людей. Не замечая, что усиленная работа петровского репрессивного аппарата неуклонно делала свое дело, «железная башка» пребывал в «Лютеровой ереси» и не спешил обращаться в православие. А положение его на русской территории час от часу становилось все хуже и хуже, не хватало боеприпасов, солдаты голодали. И вот тут-то ему на помощь пришел малороссийский гетман Иван Мазепа. В своем послании королю гетман обещал ему победоносный марш по Украине до самой Москвы, но при одном условии: принять православие король должен в Киеве!

Карл встретил Мазепу с распростертыми объятиями, договорился о совместных действиях, но с принятием православия медлил и тем самым, быть может, лишил себя вернейшего шанса изменить пути истории.

1708 год подходил к концу. Карл и Мазепа мерзли и голодали на богатейших украинских землях. Петр почтительно предлагал шведам мир на самых выгодных для них условиях. Шведское правительство молило короля о мире. Мазепа уговаривал его принять православие в Киеве, взять Полтаву с ее запасами провианта и оттуда двинуться на Москву. Но «железная башка» был непреклонен. Он отказался принимать православие в Киеве и двинул свою обессиленную армию на юг. Шведы осадили Полтаву 1 апреля 1709 года, а 4 июня к ней подошел Петр с русской армией.

Теперь нам понятны мотивы противоречивого на первый взгляд поведения двух предводителей под Полтавой. Петр, помня о Нарве, где большая часть его войск сразу же сдалась шведам, признавая в его сопернике своего законного государя, панически боялся генерального сражения. Он предпочитал действовать медленно и осторожно, не доводя дела до открытого столкновения войск. Лишь перекрыв все подступы к Полтаве, он решился одним лишь маневрированием заставить шведов снять осаду, ни в коем случае не вступая с ними в открытый бой.

Карл, как и Петр, тоже помнил Нарву и уповал на то, что русские солдаты, признавая его, Карла, своим законным государем, не поднимут руку на шведов. Именно поэтому он стремился только к генеральному сражению, которое должно было сразу решить исход всей кампании, привести его соперника к военному поражению и к свержению с узурпированного им престола.

27 июня 1709 года, опередив задуманное Петром маневрирование на два дня. Карл двинул свои полки на русские позиции, призывая россиян «не обнажать меча против своих братьев шведов». Но он не учел, что русские солдаты были уже не те, что под Нарвой. Теперь каждый солдат и офицер знал, что если он откажется сражаться, побежит с поля брани, его близких ждет суровое наказание, как и его самого: заградотрядам за позициями был дан приказ расстреливать всякого бегущего, «буди сам царь»! Не забыл Петр и об укреплении духа русских солдат, которым он неустанно прививал мысль о'1 высоком назначении их службы. В своих воззваниях он не уставал внушать русскому воинству, что оно сражается «не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за народ российский»! И он сумел внушить армии и народу, что Карл XII — иноземец, идущий покорить Русь.

Под Полтавой все было иначе, нежели под Нарвой.

На этот раз пошедшие в атаку шведы были встречены ураганным огнем русской артиллерии. За два с половиной часа боя шведская армия перестала существовать: 9234 человека были убиты, 19 000 ранены, тысячи попали в плен. Отныне русское престолонаследие силой оружия было избавлено от претензий со стороны иностранных монархов, но эта независимость досталась дорогой ценой: сила, как часто бывает, возобладала над законом.

Эти сведения не составляют исторической тайны. Просто по понятным причинам историки на протяжении двух с половиной столетий избегали упоминать о них в широкой печати, полагая, будто сведения о не легитимности воцарения Петра I на русском престоле могут принизить значение его личности и деяний в истории.

Конечно, это не так. Факты, сообщаемые авторами, скорее возвеличивают личность Петра I, чем принижают ее. Ведь они ясно показывают: то, что прежде в деятельности Петра I представлялось следствием случайности, глупости или самодурства, в действительности было обусловлено жесткими, неумолимыми, часто беспощадными, невидимыми миру обстоятельствами. Правители, властители, самодержцы далеко не так свободны в своих решениях и поступках, как это может показаться на первый взгляд. Воистину: сердце царево в руках Божьих!

УБИЙСТВО НА СТАРОПАРГОЛОВСКОМ

23 июля 1921 года в дверь квартиры № 2 дома 37 по Старопарголовскому проспекту в Петрограде позвонила молодая женщина. В это время хозяин квартиры Василий Андрианович Слесарев вместе со своей семьей сидел за праздничным столом. Справляли день рождения его старшей дочери Ольги.

Когда прислуга ввела в комнату молодую женщину, домочадцы Слесарева удивленно переглянулись: никто из них с ней знаком не был. Однако Василий Андрианович, по всей видимости, хорошо знал незнакомку. Он провел ее в свой кабинет и прикрыл за собой дверь. Через несколько минут из кабинета раздался выстрел. Вслед за этим дверь распахнулась, и перед напуганными родными Слесарева предстала таинственная гостья. В руках у нее была банка с какой-то жидкостью. Утверждая, что это серная кислота, и угрожая облить ею дочерей Слесарева, она потребовала, чтобы ей отдали бумаги Василия Андриановича. После того как испуганные родственники отдали незнакомке бумаги, упакованные в два чемодана, она покинула дом 37 по Старопарголовскому проспекту.

Вбежав в кабинет сразу же после ухода незнакомки, домочадцы увидели страшную картину: Василий Андрианович лежал на полу в луже крови. Его голова была обезображена выстрелом с небольшого расстояния. Пуля попала ему в висок.

Спустя несколько дней убийца Слесарева была арестована. Она назвалась Ксенией Троц и утверждала, что была обманутой любовницей Слесарева. В его дом пришла с целью покончить с собой на его глазах. Однако, по ее словам, Василий Андрианович попытался помешать ей, и она, случайно выстрелив, попала ему в голову. Хотя страшное преступление было налицо, суда над Ксенией Троц не свершили. Более того, власти сочли возможным выпустить ее на свободу.

Так погиб талантливый русский авиаконструктор Василий Андрианович Слесарев, один из лучших учеников Н. Е. Жуковского.

Спустя много десятилетий, уже в наше время, нераскрытая тайна убийства авиаконструктора привлекла к его судьбе внимание некоторых исследователей по, казалось бы, весьма неожиданному поводу. А именно в связи с революционной террористической деятельностью партии социалистов-революционеров в годы, последовавшие за первой русской революцией.

Цель -- царский дворец

Революционный террор в России в начале века вела в основном боевая организация партии эсеров. Возглавлял ее Евно Фишелевич Азеф, пожалуй наиболее мрачная фигура в истории русского революционного движения. Будучи одним из основателей партии социалистов-революционеров, членом ее ЦК, руководителем боевой организации, он в то же время являлся и тайным агентом департамента полиции.

Однако Азеф не был заурядным провокатором. На протяжении 16 лет (с 1892 по 1908 год) он вел тайную двойную игру, целью которой было сохранение и приумножение собственного благополучия, и в первую очередь благополучия материального. Он весьма свободно черпал средства как из партийной кассы, так и из закромов департамента полиции. С одной стороны, с 1901 по 1908 год Азеф выдал полиции многих членов боевой организации, с другой — постоянно дезинформировал департамент полиции о деятельности .последней. Результатом этой адской двойной игры стали убийства министра внутренних дел В. К. Плеве в 1904 году, а годом позже — московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.

Конец деятельности Азефа положил в 1908 году редактор исторического журнала «Былое» В. Л. Бурцев, который разоблачил провокатора. Руководство партии эсеров вынесло Азефу смертный приговор. Однако в исполнение он приведен не был, Азеф успел скрыться.

Таков был человек, который в 1907 году поставил вопрос о применении последних достижений науки и техники в целях политического террора. Он утверждал, что старые методы работы боевой организации полиция изучила как свои пять пальцев и научилась предупреждать покушения. По его мнению, следовало искать новые пути.

Действительно, способы совершения терактов боевиками-эсерами не отличались разнообразием. Самым распространенным был метод «наружного наблюдения». При этом методе боевики, переодевшись извозчиками или лотошными торговцами, долго и терпеливо наблюдали за домом жертвы, устанавливая время и маршруты ее постоянных поездок; выявляли охрану, если таковая наличествовала. Наконец, улучив момент, террористы кидали в карету жертвы ручную бомбу с ударным взрывателем.

Поскольку полиция научилась предотвращать подобные покушения, а несовершенство бомб и их постоянные случайные взрывы не были секретом для руководства партии эсеров, утверждение Азефа звучало весьма убедительно. Помимо всего прочего, боевая организация в то время жила мечтой совершить акт «центрального террора» — так эсеры называли цареубийство. Для решения подобной задачи старые методы были абсолютно непригодны.

Особые надежды Азеф возлагал на подкопы с применением зарядов, воспламеняемых на расстоянии, а также на использование только что появившихся тогда самолетов для доставки взрывчатки к цели — царскому дворцу. Вот как об этом пишет в своих «Воспоминаниях террориста» ближайший соратник Азефа по боевой организации небезызвестный Борис Савинков:

«В начале января 1907 года ко мне в Болье, где я жил, приехал из Италии Азеф. Он сказал:

— Я привез тебе хорошую новость. Вопрос о терроре решен. Боевая организация возродится.

Он рассказал мне следующее.

Некто Сергей Иванович Бухало, уже известный своими изобретениями в минном и артиллерийском деле, работает в течение десяти лет над проектом воздухоплавательного аппарата, который ничего общего с существующими типами аэропланов не имеет, и решает задачу воздухоплавания радикально: он поднимается на любую высоту, опускается без малейшего затруднения, поднимает значительный груз и движется с максимальной скоростью 140 километров в час. Бухало по убеждениям скорее анархист, но он готов отдать свое изобретение всякой террористической организации, которая поставит себе целью цареубийство.

Он, Азеф, виделся с ним в Мюнхене, рассмотрел чертежи, проверил вычисления и нашел, что теоретически Бухало задачу решил, что же касается конструктивной ее части, то в этом и состоит затруднение. У Бухало нет достаточных средств для того, чтобы поставить собственную мастерскую и закупить необходимые материалы. Средства эти нужно достать: если действительно будет построен такой аппарат, то цареубийство станет вопросом короткого времени».

Во время этой встречи с Савинковым Азеф развил план террористических мероприятий из аппарата Бухало. По его мнению, скорость полета давала возможность выбрать отправную точку за много сот километров от Петербурга, в Западной Европе — в Швеции, в Норвегии или даже в Англии. Азеф считал, что подъемная сила аппарата будет достаточной для поднятия такого количества взрывчатого вещества, которое позволит разрушить весь Царскосельский или Петергофский дворец. При этом высота полета предполагалась такой, что при взрыве нападающие не будут повреждены и смогут благополучно вернуться на место вылета.

Если проанализировать все сказанное Азефом, получается: в 1907 году, всего четыре года спустя после первого удачного полета братьев Райт, когда авиация делала первые неуверенные шаги, террорист и провокатор Азеф высказал идею дальней стратегической авиации. Возникает вопрос: кто же такой был этот необыкновенный инженер Сергей Иванович Бухало, который в 1907 году собирался создать самолет, по своим характеристикам соответствующий дальнему бомбардировщику?

Версия Чутко

Интересную версию о личности Бухало высказал в статье «Богатырская симфония» Игорь Чутко . Он считает, что под именем Бухало скрывается Василий Андрианович Слесарев; что именно к нему в 1907 году обратился Азеф по вопросу создания аэроплана, способного разрушить Петергофский или Царскосельский дворец, и что аппаратом, для этого предназначенным, был тяжелый самолет «Святогор» или его прототип.

В 1921 году убийца Слесарева «Ксения Троц забрала из дома авиаконструктора два чемодана деловых бумаг. Игорь Чутко считает, что среди них был и проект «Святогора», позже переправленный за границу, где одна из контрреволюционных организаций предполагала использовать этот аэроплан для бомбардировки резиденции Советского правительства в Кремле. По мнению Чутко, эта версия довольно логично объясняет все странные события в жизни Слесарева и его прославленного детища «Святогора».

На первый взгляд эта версия выглядит весьма правдоподобной. Действительно, в начале века общество бредило авиацией, с 1900 по 1914 год в мире было запатентовано около десятка различных проектов летательных аппаратов, в принципе пригодных для использования в террористических актах. Русская полиция, очень внимательно следившая за подобными изобретениями, судя по всему, имела сведения о том, что революционеры работают над идеей использования всевозможных технических средств в терроре. А предположений таких было тогда немало: одних только беспилотных самолетов-снарядов было предложено не менее полудюжины. Вот почему Савинков с полной серьезностью воспринял идею Азефа.

Свидетельствует в пользу версии Чутко и тот факт, что нигде в истории авиации и минно-артиллерийского дела не зафиксировано имя Сергея Ивановича Бухало. Не исключено, что в данном случае можно вести речь о псевдониме.

И все-таки проанализируем версию Игоря Чутко более внимательно.

Прежде всего: насколько соответствует «Святогор» по своим техническим данным тому аппарату, который мог справиться с задачей центрального террора, как ее сформулировал Азеф? Основными показателями здесь станут дальность полета, грузоподъемность, высота полета и скорость. Для слесаревского «Святогора» эти показатели составляли: дальность полета приблизительно 3000 км, грузоподъемность около 3250 кг, высота полета 2500 м, скорость свыше 100 км/час.

Сравним эти данные с теми, которые приведены Савинковым для таинственного летательного аппарата Бухало, хотя интересующие нас параметры у Савинкова указаны не очень-то точно. Единственная конкретная цифра в его описании — это скорость 140 км/час. По этому параметру «Святогор» вполне соответствует самолету Бухало. Но кроме этой цифры, в описании Савинкова цифр больше нет. Высота полета, по его словам, для самолета Бухало может быть любой, грузоподъемность — значительной, по дальности же полета данные указаны косвенным путем. Савинков пишет, что отправной точкой для нанесения бомбового удара по царскому дворцу могут быть выбраны Швеция, Норвегия и даже Англия.

Несмотря на неточность описания летательного аппарата Бухало, прикинем его дальность полета. Если отправной точкой избрать Швецию, например Стокгольм (дальность около 900 км), то самолету пришлось бы покрыть расстояние в 1800 км (туда и обратно). Если же отправная точка — Норвегия, например Осло, тогда самолету надо одолеть уже 2600 км.

Из всех перечисленных Савинковым отправных точек наиболее удаленной является Англия. Расстояние от Царского Села или Петергофа, скажем, до Лондона составляет приблизительно 2500 км. То есть самолет, стартующий с этой точки, должен иметь дальность полета свыше 5000 км.

Если с полетами из Швеции и Норвегии «Святогор» мог справиться, то полет из Англии ему явно «не по плечу». Однако, основываясь только на анализе дальности полета, нельзя однозначно утверждать, что «Святогор» и самолет Бухало это не один и тот же аппарат.

Что касается грузоподъемности и высоты полета бухаловского самолета, то уточнить их не представляется возможным. Скажем только, что высота 2500 м и грузоподъемность 3250 кг для того времени являются невиданными, поэтому Азеф мог считать первую — любой, а вторую — значительной.

В книге Савинкова «Воспоминания террориста», помимо описания самолета Бухало и планов его применения, содержится описание мастерской Сергея Ивановича Бухало и его внешности:

«Всю зиму и весну 1907 года я с нетерпением ожидал результатов работы Бухало... Я посетил Бухало в его мастерской, в Моссахе около Мюнхена. За токарным станком я нашел еще не старого человека лет 40, в очках, из-под которых блестели серые умные глаза».

Таким образом, Савинков описывает Бухало как уже зрелого человека. Василию Андриановичу Слесареву же в 1907 году было 23 года, да и очков он не носил. В 1907 году он действительно был в Германии, как об этом пишет Игорь Чутко, но жил он не в Моссахе под Мюнхеном, а в Дармштадте.

Далее Савинков пишет: «Бухало был влюблен в свою работу: он затратил на нее »уже много лет своей жизни. Он принял меня очень радушно и с любовью стал показывать мне свои чертежи и машины. Подойдя к небольшому мотору завода "Антуанетт", он сказал, хлопая рукой по цилиндрам:

— Привезли его. Я обрадовался. Думал, у него душа. А теперь пожил с ним, вижу — просто болван. Придется его переточить у себя...»

Из описания Савинкова видно, что после выделения денег на постройку самолета Бухало закупил всего один мотор фирмы «Антуанетт», в то время как на «Святогор» планировалось поставить не один, а два мотора, и не фирмы «Антуанетт», а фирмы «Мерседес». Правда, в конечном итоге на него установили два двигателя «Рено». Более того, в 1907 году в мире еще не делались двигатели, мощность которых была бы достаточна для обеспечения полета аэроплана такого размера и такой массы, как «Святогор». Что же касается постройки одномоторного самолета с большой дальностью и грузоподъемностью, то такая идея просто абсурдна, что подтверждено всем развитием тяжелой авиации в мире.

В «Воспоминаниях террориста» есть упоминание о том, что Бухало занимался работами по проектированию своего аэроплана в течение 10 лет. Значит, он приступил к его созданию в 1897 году. Слесареву тогда было 13 лет, и заниматься созданием самолета в таком возрасте он безусловно не мог. Да и сумма, которую просил таинственный Бухало у эсеров на постройку аппарата, ничтожна — 20 000 рублей, в то время как на создание «Святогора» Слесареву потребовалось более 200 000.

Так что, по всей видимости, аппаратом, на котором эсеры собирались бомбить царский дворец, все же был не «Святогор», а под именем С. И. Бухало скрывался явно не Слесарев.

Для решения же загадки аэроплана Бухало необходимо найти простое и логичное объяснение, пусть даже не такое романтичное, как версия Игоря Чутко.

Полицейская провокация

Как уже упоминалось выше, Азеф, принесший в партию эсеров идею использования самолета в целях центрального террора, был тайным агентом полиции. Без всяких сомнений, в департаменте полиции было известно, что главной своей задачей боевая организация ставит цареубийство. Покушения на Плеве и великого князя Сергея Александровича показали серьезность намерений боевой организации и поставили на повестку дня вопрос о ее нейтрализации. Один из наиболее авторитетных специалистов по истории России Б. И. Николаевский в своей книге «История одного предателя», посвященной жизни Азефа, пишет о том, как последний предложил начальнику Охранного отделения в Петербурге нейтрализовать боевую организацию.

«...Азеф предложил Герасимову план, которому нельзя отказать ни в смелости, ни в оригинальности: он предложил возвести дело саботажа работы боевой организации в систему и таким путем привести и боевиков, и центральный комитет к выводу о невозможности успешного ведения центрального террора. Боевую организацию следовало заставить работать, как машину на холостом ходу: с максимальным напряжением сил и нервов ее человеческого состава, но без каких бы то ни было практических результатов».

Эта цитата дает возможность посмотреть на предложение Азефа об использовании новейших достижений техники (в том числе и самолета Бухало) с другой точки зрения, с точки зрения начальника Охранного отделения в Петербурге полковника Герасимова. С этой позиции идея использования достижений техники в центральном терроре представляется очень выгодной.

В самом деле, в среде социалистов-революционеров фактически нет людей, хорошо разбирающихся в технике, и поэтому нетрудно будет убедить членов партии в реальности любой, даже самой фантастической, технической идеи. Кроме того, Азеф по образованию инженер, следовательно, к его мнению по вопросу об использовании новейших достижений техники в терроре будут особенно внимательно прислушиваться. А так как он является к тому же и одной из центральных фигур в партии, то его мнение, скорее всего, будет решающим.

Если принять версию о том, что идея использования новейших достижений техники была хитрой выдумкой департамента полиции, то все факты, относящиеся к истории самолета Бухало, становятся на свои места.

В 1907 году Азеф приходит к Савинкову и говорит, что он нашел человека, который спроектировал летательный аппарат, пригодный для использования в деле центрального террора, и что для его постройки нужно 20 000 рублей и несколько месяцев. Савинков, не будучи специалистом в технике, спрашивает у Азефа, проверял ли он как инженер расчеты Бухало. Азеф говорит, что проверял и уверен в их правильности. И ему верят — как Савинков, так и большинство членов боевой организации. Находит поддержку эта идея и в ЦК партии.

С этого момента вопрос центрального террора в боевой организации откладывается до окончания работ над проектом самолета Бухало.

Савинков посещает Бухало в его мастерской. Роль изобретателя играет опытный офицер иностранного отдела Охранного отделения, хорошо знающий среду русских революционеров и политических эмигрантов. В мастерской Савинкову показывают дешевую бутафорию, которую он, будучи человеком технически необразованным, принимает за чистую монету. Чертежи, которые ему демонстрируют, такая же липа, как и вся мастерская.

После этого сроки окончания постройки самолета постоянно откладываются. А после разоблачения Азефа в 1908 году Бухало попросту бесследно исчезает. О таинственном самородке вообще не удается найти никаких данных, кроме слухов о его загадочном аэроплане. Человека с таким именем в природе не существовало. Сергей Иванович Бухало — это не более как миф, рожденный в недрах департамента полиции.

Для этой версии так же, как и для версии Игоря Чутко, нет пока прямых, неопровержимых доказательств. Однако не исключено, что со временем загадка аэроплана Бухало разрешится. Во время Первой мировой войны в 1915 году Азеф был арестован немецкой полицией в Берлине; среди прочих его бумаг оказались и чертежи самолета Бухало. Если эти документы сохранились до наших дней, то они, по всей вероятности, смогут многое разъяснить в этой загадочной истории.

Самое же удивительное в ней то, что идея, ставшая основой полицейской провокации, оказалась пророческой, намного опередившей свое время. Так, в 1913 году в небо поднялся первый в мире тяжелый самолет. Это был «Русский витязь», конструкция И. И. Сикорского. Но только в 1935 году был построен самолет, который смог бы справиться с задачей центрального террора, как ее описывал Азеф. Этим самолетом стал ДБ-2 (АНТ-37) конструкции А. Н. Туполева и П. О. Сухого. Это был первый в мире самолет, который мог покрыть расстояние от Англии до Петербурга и обратно (около 5000 км) и обладал достаточной бомбовой нагрузкой для выполнения поставленной задачи (1000 кг).

ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

Цареубийство: версия следователя Соколова

После того как 25 июля 1918 года в Екатеринбург вошли белые и не обнаружили в городе царской семьи, военные власти учредили расследование, во главе которого в конечном итоге стал опытный следователь по особо важным делам Н. А. Соколов. Собрав множество вещественных доказательств и допросив десятки свидетелей, он воспроизвел картину страшного злодеяния, свершившегося в ночь на 17 июля в доме инженера Ипатьева, реквизи рованном и превращенном в тюрьму руководителями Уралсовета...

Накануне комендант дома Яков Юровский, получив приказ расстрелять царскую семью, отобрал себе в помощь десять «расстрельщиков» из числа охраны. Одиннадцатым стал Петр Ермаков, на которого была возложена особо важная миссия: он должен был найти глухое место для захоронения трупов и обеспечить их перевозку. Он приехал в первом часу ночи на грузовике и был впущен в тщательно охраняемый дом по условному паролю. Грузовик поставили во дворе, мотор не выключили, чтобы заглушить выстрелы и крики...

Через полчаса в заранее освобожденную от мебели полуподвальную комнату спустились Николай II, его жена Александра Федоровна, цесаревич Алексей, царевны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также приближенные царской семьи — врач Боткин, камердинер Трупп, повар Харитонов и горничная Демидова. По просьбе ничего не подозревавшей царицы в комнату принесли два стула: для нее и для наследника.

В 1.15 ночи по приказу Юровского в комнату вошли палачи, вооруженные наганами и маузерами. Держа правую руку с наганом в кармане, Юровский зачитал приговор по бумажке, которую держал в левой. Изумленный царь громко переспросил:

— Как, я не понял? Прочтите еще раз. Юровский торопливо зачитал приговор еще раз и, выхватив наган, в упор выстрелил в царя... Отдаленное представление о зверстве, последовавшем за этим выстрелом, могут дать показания хотя бы двух свидетелей из числа охранников, стоявших за спинами «расстрельщиков».

— Одновременно с выстрелом Юровского, — показал на допросе 27-летний Андрей Стрекотин, — раздались выстрелы групп людей, специально призванных для этого, — царь «не выдержал» единственной пули нагана, с силой упал навзничь. Свалились и остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов. Дым заслонил электрический свет и затруднил дыхание. Стрельба была прекращена, были раскрыты двери комнаты с тем, чтобы дым разошелся.

Показания Стрекотина дополнял его брат, 20-летний Александр: «Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе. Второй на носилки стали класть одну из дочерей царя, но она оказалась живой, закричала и закрыла лицо рукой. Кроме того, живыми оказались еще одна из дочерей и та особа, дама, которая находилась при царской семье.

Стрелять в них было уже нельзя, так как двери все внутри здания были раскрыты; тогда тов. Ермаков, видя, что я держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. В особенности тяжело умирала та особа — дама. Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол...»

Тела расстрелянных были на грузовике доставлены в урочище Четыре брата неподалеку от деревни Коптяки, сброшены в открытую шахту и засыпаны землей. Когда на следующее утро уральский областной военный комиссар Ш. И. Голощекин узнал, что трупы только захоронены, но не уничтожены, он пришел в ярость и потребовал их полного, бесследного уничтожения. На следующий день в Коптяковский лес был доставлен керосин, несколько пудов серной кислоты и три бочки со спиртом. Трупы царственной семьи были извлечены из шахты, обысканы, изрублены в одежде для удобства сжигания, облиты керосином и сожжены на двух кострах. Оставшиеся крупные кости были облиты серной кислотой.

Комиссия Соколова работала с особой тщательностью. Генерал Дитерихс, курирующий ее работу, для осмотра местности выделил две тысячи солдат. «Работали ножами, была пересмотрена почва всей площади на глубину протоптанности верхнего ее слоя. Затем были сняты верхние слои земли из-под кострищ и с глиняной площадки и просеяны через решета, и, наконец, как эта просеянная земля, так и земля, снятая вокруг шахты № 7, промывалась в системе решет», — писал генерал в книге, изданной в 1922 году. И, несмотря на такую тщательность, не удалось обнаружить ни одного зуба убитых, а ведь известно, что зубы практически не горят. Этот факт породил страшное подозрение. «Головы членов царской семьи и убитых вместе с ними приближенных, — писал Дитерихс, — не сжигались, а были заспиртованы в трех доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены в Москву»,

Легенда о царской голове

По воспоминаниям и показаниям многих свидетелей уральский военный комиссар Ш. И. Голощекин, отвечавший перед кремлевским руководством за исполнение приговора, 19 июля 1918 года выехал в Москву в отдельном вагон-салоне. Всю дорогу он тщательно присматривал за тремя очень тяжелыми ящиками, не царскими сундуками и чемоданами, а именно за ящиками, обыкновенными дощатыми укупорочными ящиками, забитыми гвоздями и обвязанными веревками. Их вид так контрастировал с роскошным салоном, что, упреждая недоуменные вопросы охранников и поездной прислуги, Шая Исаакович спешил объяснить: мол, везу образцы артиллерийских снарядов для Путиловского завода.

В Москве Голощекин, забрав с собой ящики, поехал к Свердлову, у которого прожил пять дней, не возвращаясь в вагон. Среди мелких служащих Совнаркома, преимущественно из числа американских эмигрантов, приехавших в Россию вместе с Троцким, распространился тогда слух, что Голощекин привез в спирте головы бывшего царя и членов его семьи. Как докладывала агентура, один из них, пессимистически оценивавший прочность советской власти, потирая руки, говорил: «Ну, теперь во всяком случае жизнь обеспечена: поедем в Америку и будем демонстрировать в кинематографах головы Романовых».

В. Ушкуйник (настоящая фамилия Юрий Лариков, эмигрант, служивший у Чан Кайши и достигший генеральского звания) в одной из своих публикаций утверждает, что на Запад попал документ, подписанный Лениным, Троцким, Зиновьевым, Бухариным, Дзержинским, Каменевым и Петерсом, датированный 27 июля 1918 года, о получении головы императора и ее опознании. О том же писал расстрига-чекист иеромонах Илиодор, утверждавший, что в 1919 году видел в Кремле заспиртованную голову Николая II.

Журналист В. Родиков, рассказывая об ужасном случае, приключившемся в жизни Председателя ВСНХ В. В. Куйбышева, пишет: «После смерти Ленина была создана комиссия, чтобы описать документы и бумаги, хранящиеся в его сейфе. В комиссию входил узкий круг лиц: Дзержинский, Куйбышев, Сталин... Вскрыли сейф. А там был сосуд с заспиртованной головой Николая II при усах и бороде. Стали рядить-судить, что с ней делать. Вызвали арестантов из ОГПУ. Они и замуровали голову где-то в Кремлевской стене... Видно, после того как Голощекин доставил ящики Свердлову, состоялось опознание царской головы.

Не исключено, что оно проводилось в кабинете Ленина, а потом Ильич запер сосуд в сейф. Да так и осталась там голова до кончины вождя... В революционное время такой порядок отчетности был не в диковинку. Кстати, один историк рассказывал, что видел в запасниках «Кунсткамеры» в Ленинграде заспиртованные головы главарей крупных басмаческих банд. А' верна ли легенда о царской голове? Знакомый Куйбышева утверждал, что Валериан Владимирович был человеком конкретным, начисто лишенным фантазии и такое сочинить не мог бы...»

Показания очевидца, не открывшего своего имени

Известный историк русской революции С. Мельгунов в одном из своих трудов упоминает сенсационное сообщение некоего пастора Курт-Руфенбургера, опубликованное в газете «Франкфурте? анцайгер» от 20 ноября 1928 года. По словам автора, инициаторами убийства царской семьи были Троцкий и Зиновьев, которым председатель революционного комитета Уральской области Белобородов 18 июля 1918 года телеграфировал об исполнении этого приказа. В этот же день об убийстве царской семьи было сообщено в Берлин, где, однако, никто столь чудовищному сообщению не поверил. Более того, 19 июля московская радиостанция перехватила радиограмму из Берлина в Вену: «Царь со всей семьей увезен своими приверженцами в надежное место».

Эта телеграмма так взволновала большевиков, что Троцкий потребовал от Белобородова вещественных доказательств смерти императора. В ответ на этот запрос из Екатеринбурга был доставлен опечатанный кожаный чемодан, в котором находилась голова Николая II. 27 июля по приказу Ленина были собраны верхи большевистской диктатуры, которым показали «посылку» из Екатеринбурга.

На этом собрании был составлен протокол за подписью всех присутствовавших — Ленина, Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Дзержинского, Каменева, Калинина и Петерса — и поднят вопрос о том, что делать с головой убитого императора. Большинство склонялось к тому, чтобы уничтожить голову, только Зиновьев и Бухарин предлагали сохранить ее в спирте и оставить в музее в назидание потомкам. Но это предложение было отвергнуто, и голову царя решили уничтожить, дабы — по выражению Петерса — нежелательные элементы не поклонялись ей, как святыне, и не вносили бы смуты в простые умы. Исполнение этого решения было поручено Троцкому.

О том, как 28 июля происходило сожжение царской головы, пастор поведал устами очевидца, не пожелавшего раскрыть своего имени:

— К назначенному времени я был у ворот Кремля... Меня сопровождает комендант, и от него я узнаю, что сожжение головы государя будет происходить в одном из флигелей, в котором когда-то была кухня. Проходим мимо Архангельского собора и старого монастырского здания; у входа стоит часовой, который вытягивается при виде коменданта. Еще несколько шагов — и мы подходим к маленькому флигелю, перед которым стоит несколько человек, тихо между собой разговаривающих и курящих папиросы. Покрапывает дождик, за Москвой-рекой виден пожар, мимо нас несется кремлевская пожарная команда, церковные колокола бьют в набат. Крыленко шепчет: «Тени старой России оплакивают своего бывшего властелина...»

Комендант открывает дверь флигеля, и мы попадаем в маленькое помещение, слабо освещенное горящей печью и керосиновой лампой. Теперь я имел возможность ближе рассмотреть присутствующих. Их было человек 20. Между ними Эйдук, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и несколько других. Немного погодя появляется Петере с Балабановой, за ним следуют Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев. В маленьком помещении стало до того душно, что нечем стало дышать. Все очень нервны и возбуждены, только Коллонтай кажется более сдержанной, подходит ближе к горячей печке и чистит свое платье. Последним является Троцкий. При его появлении на стол ставят 4-угольный чемодан.

Троцкий здоровается с присутствующими, испытующе смотрит на них и, переговорив с Дзержинским и Бухариным, приказывает открыть чемодан. Он сразу же настолько быстро окружается любопытными, что я остаюсь сзади, не могу рассмотреть, что там происходит. С одной из женщин делается дурно, и она отходит от стола. Троцкий смеется: «Женские нервы». Крыленко ему поддакивает. Дзержинский в комически-элегантной форме старается помочь Коллонтай, усаживает ее на скамью у стены. Теперь и я имею возможность рассмотреть содержимое кожаного чемодана. В нем оказался толстый стеклянный сосуд с красноватой жидкостью: в жидкости — голова императора Николая II. Мое волнение до такой степени велико, что я с трудом могу узнать знакомые черты. Но сомнений быть не может: перед нами лежит голова последнего русского царя — доказательство страшного злодеяния, совершенного 10 дней тому назад у подножия Уральского хребта.

Этот ужас испытывают и все остальные. Слышатся замечания. Бухарин и Лацис удивляются тому, что царь так рано поседел, и действительно, волосы на голове и бороде белы. Возможно, что это — последствия последних трагических минут перед мученической кончиной, жертвой которой он пал вместе со своей супругой и своими возлюбленными детьми. Возможно, что это — последствия войны, революции и долгого заточения. Троцкий требует от присутствующих расписаться в том, что они были свидетелями виденного. Таким образом, составляется второй протокол. Коллонтай исчезла, но ее место заняло еще несколько любопытных. Среди них узнаю Крестинского, Полякова и нескольких матросов.

По подписании протокола все еще раз осматривают стеклянный сосуд, и видно по их лицам, что им не по себе. Бухарин, желая рассеять это тягостное настроение, пытается произнести несколько слов, освещая этот вопрос с революционной точки зрения, но быстро обрывается и замолкает. Даже хладнокровный Лацис нервно пощипывает свою русую бороду и смотрит своим косым взглядом на стол. Троцкий приказывает поднести сосуд к пылающей печи. Все склоняют головы, невольно расступаясь...

Цареубийство: версия Юровского и К°

Более чем полувековое молчание советской печати об обстоятельствах гибели царской семьи в июле 1918 года драматически нарушил известный кинодраматург Гелий Рябов. В апреле — мае 1989 года он опубликовал в «Московских новостях» и в «Родине» статьи о своих экспедициях конца 70-х годов, в ходе которых он будто бы обнаружил останки царской семьи! Это настолько противоречило укоренившейся в общественном сознании версии следователя Соколова о бесследном исчезновении останков царской семьи, что многие усомнились в достоверности рябовских публикаций. Но искушенный сценарист оказался не так прост: сомневающимся была представлена копия записки Юровского, в которой он подробно рассказывал об уничтожении царской семьи.

Согласно версии Юровского, ночью 17 июля в урочище Четыре брата трупы казненных были раздеты и сброшены в шахту, сожжена же около нее была лишь их одежда. Окончательное захоронение состоялось 19 июля, причем обстоятельства сложились так, что сжечь удалось только тела цесаревича и горничной; их останки были закопаны под кострищем. Остальные же трупы сложили в неглубокую, выкопанную неподалеку от кострища яму, облили серной кислотой, забросали яму землей и хворостом, закрыли шпалами и несколько раз проехались по ним на грузовике. Захоронение получилось таким незаметным, что белым так и не удалось его обнаружить.

Но вот прошел 61 год, и Гелий Рябов с друзьями приехал в Свердловск и по ориентирам, указанным в записке Юровского, за несколько часов обнаружил захоронение. Прозондировав его с помощью водопроводной трубы, вбиваемой в землю через каждые пять метров, новые гробокопатели наткнулись на слои черной, как уголь, земли. Стали копать в этом месте и нашли кости, черепа и целые скелеты.

После этого стали появляться и другие публикации об обнаружении царских останков, причем во всех них делался особый упор на то, что найдены именно черепа убитых. А это наводит на мысль о целенаправленных попытках отвести от убийц подозрения в особо варварских деяниях: расчленении трупов и отделении голов. Наводят же на эти подозрения странные события, происходившие вокруг всего касающегося екатеринбургской трагедии на протяжении более чем семидесяти лет.

Юровский написал свою записку в 1920 году и вместе с наганом, из которого был застрелен царь, сдал ее в Музей Революции. До самой его смерти в 1938 году ни он, ни его родственники и коллеги не делали тайны из его причастности к убийству царя. Но в 1940 году записка Юровского вместе с «историческим» наганом исчезает из музея и заменяется воспоминаниями другого убийцы царя!

Новый претендент на «честь» считаться цареубийцей представил в своих мемуарах дело так, будто Юровский только зачитал приговор, а все остальное сделал он. Если Юровский брал на себя убийство одного царя, то новый мемуарист не мелочился: «Я себе самого взял Николая, Александру, дочь, Алексея — потому что у меня был маузер, им можно верно работать». И конечно же справился с тем, за что взялся, с блеском: «Николай умер с одной пули, жене было дано две и другим также по нескольку пуль...»

Кто же был этот «герой», двадцать лет остававшийся в тени?

Оказывается, не кто иной, как Петр Ермаков, которому была отведена роль перевозчика трупов и могильщика. Юровский доверил ему эти ответственные поручения не случайно. Ведь Ермаков, по его словам, «рабочий Верх-Исетского завода, партийный товарищ, бывший каторжанин». Современный исследователь О. Платонов дает Ермакову иную характеристику: «...своего рода прототип Федьки-каторжника из "Бесов"». И действительно, в 23 года он совершает кровавое убийство с отсечением головы своей жертвы, затем грабеж транспорта с деньгами, а после 1917 года — экспроприации, карательные акции, расстрелы. В 1940 году его — начальника крупного уральского концлагеря — срочно наставили в Москву, и здесь по приказу едва ли не самого Берия он написал воспоминания, в которых брал на себя главную роль в убийстве царя и его семьи...

Интересно, что Ермаков и Юровский не называют никого из тех, кто вместе с ними расстреливал царскую семью. Установил имена некоторых из них следователь Соколов. Их было двенадцать человек: Юровский, Никулин, Ермаков, Ваганов, Медведев и семь, как невнятно называл их Юровский, «латышей». Сам Юровский до 1917 года сделал карьеру боевика и предпринимателя, разбогател, что не помешало ему после революции стать чекистом и, по характеристике В. И. Ленина, «надежнейшим коммунистом». После Гражданской войны Юровский работал в Гохране, Резинотресте, на заводе «Красный богатырь», в трамвайном депо, в Политехническом музее. Умер от рака в 1938 году.

Его верный подручный Никулин прошел примерно такой же путь: от начальника Московского уголовного розыска до руководящих должностей в столичном коммунальном хозяйстве. О Ваганове известно лишь, что он был матросом, дружком Ермакова, «хулиганом и бродягой добрым». Что же касается Медведева, то он попал в плен к белым, был опознан, допрошен, дал показания об убийстве царя, не забыв, правда, выгородить самого себя. Умер от тифа в тюрьме в 1919 году.

О «латышах» ничего не было известно до 1956 года, когда в немецком журнале «7 ТАГ» не появились воспоминания австрийца Майера, впервые огласившего их имена: Андреас Вергази, Ласло Хорват, Виктор Гринфельд, Имре Надь, Эмил Фекете, Анзельм Фишер, Исидор Эдельштейн. Судьба этих людей — еще одна загадка, связанная с исчезновением царской семьи. Ни один из них впоследствии никак не обозначился, не оставил воспоминаний, все они как будто канули в Лету. Некоторый свет на их участь проливает страшная находка, сделанная следственной комиссией Соколова. В окрестностях того места, где сжигались трупы царской семьи, было обнаружено захоронение: пять трупов в австро-венгерской форме...

«Надо говорить, что они мертвы»

Заставив современников и потомков, юристов и историков спорить о том, куда девались трупы царской семьи, екатеринбургские чекисты искусно отвлекли их внимание от более существенных вопросов. А все ли узники были расстреляны? Не спасся ли кто-нибудь из царской семьи? Справедливы ли слухи об избежавшей расстрела младшей царевне Анастасии?

Более шестидесяти лет эти вопросы не поднимались, но в 1982 году Алексис де Дураццо, принц Анжуйский, опубликовал показания своей бабки княгини Марии, написанные ею 10 февраля 1970 года. Княгиня утверждала, что она — дочь Николая II, что в Екатеринбурге были казнены только царь и цесаревич, а императрица и четыре ее дочери 19 июля были вывезены в Пермь, где их поселили в подвале дома купца Березина.

17 сентября Анастасии удалось бежать, и сестры ее больше никогда не видели. А 6 октября царица с Татьяной, Ольга и Мария порознь были отправлены в Москву, где Марию любезно принял нарком иностранных дел Чичерин. Ее снабдили документами на имя родственницы Чичерина графини Чапской и отправили поездом в Киев, где тогда стоял у власти гетман Скоропадский...

Эта публикация всколыхнула интерес к старой, нашумевшей на весь мир истории. Однажды в феврале 1920 года берлинский полицейский спас бросившуюся в канал молодую женщину. В больнице после долгого пребывания в потрясенном состоянии она рассказала захватывающую историю, по которой выходило, что она — младшая дочь царя Николая II Анастасия; что «в Екатеринбурге не произошло ничего из того, о чем рассказывали»; что ей удалось бежать из России с молодым красноармейцем Чайковским в Румынию, где он случайно погиб, а она сумела добраться до Берлина...

Приглашенные для опознания сестры царя Ольга и Ксения, другие родственники, а также сын царского врача Глеб Боткин признали ее. Но дальше произошло нечто непостижимое. Ничего не зная о судьбе своих сестер, мадам Чайковская сочла себя единственной уцелевшей из царской семьи и предъявила права на романовское наследство, став, таким образом, поперек дороги и своим теткам, и претенденту на роль главы Дома Романовых великому князю Кириллу. Начались бесконечные судебные процессы и разбирательства, в ходе которых родственники отказались от своих прежних показаний, и объявленная самозванкой Чайковская-Андерсен через несколько лет умерла в Шварцвальде. «Романовы поступили с Анастасией более жестоко, чем большевики», — так комментировал эту историю один советский дипломат в беседе с Боткиным-младшим...

Публикация показаний княгини Марии и извлечение на свет полузабытой истории Чайковской-Андерсен побудили западных историков вновь заняться делом царской семьи. И что же? В архивах и хранилищах они обнаружили документы, проигнорированные прежними исследованиями, а теперь, рассмотренные в новом свете, могущие служить косвенным подтверждением того, что некогда заявляла женщина, именовавшая себя Анастасией Романовой.

В следственных делах едва ли не самого Соколова были обнаружены документы, не принятые во внимание, как противоречащие разрабатываемой версии. Так, пермская обывательница Наталья Мутных показала, что осенью 1918 года в подвале дома Березина она видела царицу с дочерьми, которые были «в ужасном состоянии». Сохранились также показания пермского врача Уткина, данные им 10 февраля 1919 года. По его словам, в конце сентября 1918 года он был вызван в пермскую ЧК для оказания медицинской помощи избитой молодой женщине, которая, то впадая в беспамятство, то приходя в сознание, успела произнести: «Я дочь государя Анастасия». Уткин отмечал, что у осмотренной им пациентки волосы были коротко острижены...

За рубежом, похоже, старшие сестры вели себя разумнее Анастасии. Но хотя они жили скрываясь, кое-какие слухи об их дальнейшей судьбе ходили в кругах европейской знати. Говорили, что царица укрылась в одном из монастырей на территории Польши, что царевна Татьяна переписывалась со своей бабкой, что великий князь Кирилл «по причинам семейного свойства» просил румынскую королеву не упоминать о том, что царевны Анастасия и Мария в 1919 году проездом находились в Румынии...

Неоднократно отрицали убийство царских дочерей и советские внешнеполитические деятели. Чичерин, например, заявил об этом 20 сентярбя 1918 года, Литвинов сделал специальное заявление 17 декабря 1918 года, Зиновьев — 11 июля 1920 года. Наконец, на Генуэзской конференции в интервью газете «Чикаго трибюн» 25 апреля 1922 года Чичерин прямо заявил, что никаких указаний о расстреле царевен правительство не отдавало и что, по слухам, «они находятся в Америке».

Если царские дочери уцелели, то надо признать, что они оказались в сложном положении. Слишком мощные политические силы, как в России, так и за рубежом, были заинтересованы в их исчезновении. Недаром добровольный помощник следователя Соколова, корреспондент лондонской газеты «Тайме» Вильтон не уставал твердить: «Даже если они живы, надо говорить, что они мертвы!»

«Мир никогда об этом не узнает!»

Когда одного из екатеринбургских организаторов цареубийства П. Л. Войкова спросили, почему так усиленно скрываются подробности убийства царской семьи, он горделиво и многозначительно заявил: «Мир никогда об этом не узнает!» И действительно, обилие противоречивых, порой даже взаимоисключающих слухов, показаний, находок и улик свидетельствует о том, что екатеринбургские и московские чекисты запустили в оборот многоходовую дезинформацию, в которой должны были запутаться все те, кто попытался бы понять смысл тайной и важной для кремлевского руководства операции.

С точки зрения этого руководства каждый из семи членов царской семьи представлял различную ценность. Не будем забывать, что в июле 1918 года Советское правительство находилось под мощным диктатом германского министерства иностранных дел. А для Германии, еще ведшей войну на Западном фронте, наибольшую опасность представлял и сам Николай и его наследник: ведь если проантантовские силы восстановили бы кого-нибудь из них на престоле, Россия могла бы выйти из-под немецкого контроля, а может быть, даже возобновить против Германии военные действия.

Поэтому для немцев исчезновение царя было желательным. Что касается царицы и ее дочерей, то здесь положение было иное. Они являлись достаточно близкими родственницами Вильгельма II, не могли играть сколько-нибудь значительной политической роли в России. Их смерть не давала советскому руководству никаких выгод, а сохранение жизни, напротив, открывало некоторые возможности. Известно, что летом 1918 года Радек и посол в Берлине Иоффе предлагали немцам вернуть царицу и царевен в обмен на освобождение левых немецких социал-демократов из тюрьмы. В этом смысле весьма многозначителен тот факт, что 22 октября 1918 года по приказу Вильгельма были выпущены из тюрьмы Карл Либкнехт и другие левые...

Если сговор состоялся, то события в Екатеринбурге должны были происходить примерно таким образом. Царскую семью разделили. Николая, наследника и троих приближенных, знавших о разделении, расстреляли в ипатьевском доме пятеро чекистов: Юровский, Ермаков, Никулин, Ваганов и Медведев. Никаких «латышей» не понадобилось, Юровский выдумал их для того, чтобы создать впечатление, будто они стреляли в женщин.

Что касается свидетельства бывшего австрийского военнопленного Майера, то он основывался на словах докладчика в Уральском Совете, который сделал там сообщение об убийстве царской семьи, то есть излагал сведения, подконтрольные чекистам. Женская часть царской семьи была тайно вывезена в Пермь, где была проведена еще одна операция, с помощью которой чекисты рассчитывали заполучить в свое распоряжение вклады романовской семьи в заграничных банках...

По показаниям Натальи Мутных осенью 1918 года в Перми ходили противоречивые слухи о судьбе младшей царской дочери Анастасии. В городе было известно, что она бежала из-под конвоя, но была поймана, избита и доставлена в Чека. «Умерла ли она от ран или ее домучили — не знаю, — показала Мутных следователю, — но мне известно, что эту княжну похоронили в 1 час ночи недалеко от того места, где находятся бега — ипподром, причем большевики все это хранили в большой тайне». В то же время говорили, что Анастасия была увезена в Глазов и далее в направлении Казани.

Создается впечатление, что в Перми были как бы две Анастасии: одну похоронили у ипподрома, а другую увезли в Казань. Допустим на минуту справедливость этого фантастического предположения — и многое становится на свои места. Получается, что в Перми была произведена подмена царевен. Одну — настоящую — с пристрастием допрашивают в ЧК, выпытывают мельчайшие детали ее прежней жизни, а потом умерщвляют и тайно хоронят.

А вместо нее едет на Запад другая — подставная — царевна, очень похожая на настоящую и напитанная выпытанной у последней информацией о самых интимных тайнах царской семьи. Этой информацией объявившаяся в Берлине Лже-Анастасия нередко повергала в великое смущение романовских родственников. Так, во время одного из судебных процессов она заставила стушеваться брата царицы Эрнста Гессенского, напомнив ему, как во время войны с Германией он — немецкий генерал — инкогнито приезжал в Петроград, чтобы повидаться со своей сестрой, русской царицей!

На тот же случай, если в разговорах с романовской родней на Западе всплывут какие-то неизвестные подставной царевне сведения и детали, ей придумали удобную легенду о якобы неимоверных испытаниях, претерпенных ею в Екатеринбурге и во время скитаний; испытаниях, которые потрясли ее психику настолько, что она может кое-что вспомнить из своей прежней жизни, а кое-чего — не может!

Сколь ни фантастична эта версия, ей нельзя отказать в праве на существование, тем более что в последующей чекистской практике такие операции не были редкостью...

«Дом особого назначения»

Тайна окутывает не только людей, события и обстоятельства, так или иначе связанные с гибелью последнего российского императора. Она вовлекает в свои пределы даже личные вещи, мебель, здания и географические пункты, причастные к судьбе царской семьи. И в первую очередь это касается Ипатьевского дома — последнего пристанища последнего российского самодержца...

Известный екатеринбургский предприниматель, капитан Горного корпуса инженер Николай Ипатьев, наживший капитал на торговле черными металлами, в самом начале 1918 года приобрел у некоего Саравьева добротный особняк в центре города на углу Вознесенской площади и одноименного переулка. Белый оштукатуренный дом в псевдорусском стиле с тесовой зеленой крышей находился на спуске с косогора, поэтому первый этаж, в котором Ипатьев разместил конторские помещения, получился полуподвальным, а на площадь выходил лишь второй этаж, отведенный для жилых помещений.

27 апреля 1918 года к только что обставившему дом владельцу пожаловал непрошеный гость — комиссар жилотдела Жилинский — и потребовал «из совершенно секретных государственных соображений» освободить помещение, оставив, однако, всю обстановку и заперев и опечатав все ценные вещи в одной из комнат. Перепуганный владелец поспешил исполнить приказание и переселиться на дачу неподалеку от города. Когда через три месяца красные, уходя из Екатеринбурга, вернули дом законному хозяину, тот уже не решился въехать в него и предоставил помещение судебным властям колчаковской администрации. В октябре 1918 года командующий чехословацким корпусом генерал Гайда силой захватил Ипатьевский дом под свой штаб. После ухода чехословаков в доме размещались различные военные организации белых, которые постепенно растащили все, представлявшее хоть какую-нибудь ценность. Сам Ипатьев, по-видимому, ушел с чехословаками: в 1923 году он умер в Праге в возрасте 53 лет. Дом же его перешел в собственность Советского государства.

В нем разместили Музей революции, в «расстрельном» полуподвале развернули небольшую экспозицию о казни царской семьи, над лестницей в это помещение повесили огромную картину: передача царя и его семьи мужественным, победоносным членам Уральского Совета. До 1945 года на здании висела даже мемориальная доска, напоминающая о происшедшем здесь событии.

После войны, когда И. В. Сталин, ознакомившись с подробностями дела, предложил своим сподвижникам помалкивать об убийстве царской семьи, все переменилось. Музей закрыли, картину убрали в запасники, а в особняке разместили сначала областное отделение Союзпечати, а потом курсы повышения квалификации учителей. Но с 60-х годов что-то сдвинулось в народном сознании: в Екатеринбурге—Свердловске около ипатьевского дома стал собираться городской и приезжий люд; у замурованного окна полуподвала в ночь с 16-го на 17 июля стали появляться цветы...

Опасения, что к 60-летию умерщвления царской семьи около дома могут состояться митинги, побудили ЦК КПСС к действиям. По указанию главного идеолога партии М. А. Суслова в город был командирован министр внутренних дел Щелоков, который после ознакомления с делом на месте рекомендовал Политбюро срочно снести особняк. И в сентябре 1977 года исполнить это решение было поручено тогдашнему секретарю Свердловского обкома Б. Н. Ельцину.

«Это было решение Политбюро, подписанное Л. И. Брежневым, — вспоминал много лет спустя Борис Николаевич. — На снос дома давалось три дня. Я спрашивал у тех, кто спустил бумагу: "Как я объясню людям?" — "А вот как хочешь, так и объясняй". Бери, мол, все на себя... Словом, в одну ночь срыли. И то место закатали в асфальт...»

Десять лет на месте ипатьевского дома находился пустырь, но недавно все переменилось. Энтузиасты монархического союза установили на памятном месте сперва деревянный крест, потом заменили его железным сварным. От горсовета добились выделения гектара земли под возведение сначала часовни, а потом и храма-памятника, в котором не будет крещений, венчаний и отпеваний, а будут совершаться лишь богослужения. Он станет храмом всех Святых, в Земле Российской Просиявших!